Раннее утро радовало прохладой и обильной кристально-чистой росой. В воздухе носился пьянящий запах полей, чуть тронутый горечью стареющих листьев — пока не предвещая осень, лишь намекая, что она не за горами.
Отправив Эшту в поля, Рона выжидала, зорко вглядываясь в редеющий над холмами туман. А увидев искомый объект — незамедлительно отвернулась, чтобы, не приведи боги, её не уличили в подкарауливании.
— Ну, что тебе опять неймётся, — вымученным голосом усталого, терпеливого отца, поздоровался Лейральд.
— Ох, как вы меня напугали, — подскочила с травы лэсса. Пожалуй, импровизированная сценка удалась на славу — шагов немертвого она, как ни прислушивалась, разобрать не могла, а вкрадчивый голос, прозвучавший из прохладного тумана, послал по спине испуганный озноб, — вы всегда так незаметно подкрадываетесь!
— Чего ты хочешь?
— Пожелать доброго утра, — Рона захлопала длинными ресницами. Уголок плотно сжатых губ собеседника заметно дёрнулся — кажется, воин с трудом сдерживал гнев, — и попросить прощения, — покаянно склоненная пушистая голова не позволила ей насладиться потрясающей борьбой гнева с ошеломлением на беспристрастном лице, — я хочу извиниться за то, что вечно лезу не в своё дело. Путаюсь у вас под ногами, сую свой нос в чужие дела… вы ведь простите меня?
Лейральд медленно кивнул. Смысл её слов доходил до него с трудом — такой невероятной казалась эта сказочная девочка: он угрожал ей клинком… она пришла просить за это прощения. Мир очевидно катился в тартарары. Усмотрев в его кивке поощрение, лэсса возликовала. Улыбка её была тёплой, осияв сначала серые глаза, потом нежно тронув очаровательные мягкие губы. Ах, эти губы…
— Обещаю: я больше не буду следить за вами.
— Хорошо, — помимо воли, облегченно выдохнул Ральд.
— Не стану мозолить вам глаза здесь, хоть вы и лишаете меня любимых далёких прогулок, — она горестно заломила брови. Лейральд с трудом подавил сочувственный вздох; это не прошло незамеченным — лэсса мысленно потирала руки. Пора было переходить к последней, триумфальной части выступления, а удачные слова всё никак не шли на язык, — и я подумала… я хотела… мм. Лэйральд, может, вы…
— Ну, что?! — не вытерпел тот.
56
— Может быть, вы сами назначите место, где мы будем встречаться? — выпалила Рона.
У него отвалилась челюсть, а лэсса между тем, потупив глазки, продолжала:
— Ведь вы не можете отрицать всё, что произошло. Я буду послушной. Только не покидайте меня, прошу. Лейральд, ведь вы не можете отвернуться от меня после того, что между нами было… — на того было жалко смотреть. Казалось, ещё чуть-чуть, и бедный перекрестится, или совершит какой-нибудь иной, отгоняющий порчу знак. Рона нервно облизнула губы, и потребовала, — поцелуйте меня!
Минуту он стоял, как заколдованный. Потом тень осознания скользнула по жесткому лицу — отразив восторг, непроизвольно засверкавший в серых глазах провокаторши.
— Убирайся, — тихо, стараясь придать голосу обычную бесстрастность, проговорил он, — уходи прочь, идиотка, а то получишь то, за чем пришла!..
— Откуда вам знать, зачем? — тут же вскинула подбородок лэсса.
— Да за что это проклятье на мою голову?! — заорал Ральд, сам не заметив, как навис над Роной, и та немедленно сжалась в комок испуганным котёнком, но взгляда не отвела. Ей и в голову не приходило, что этот непробиваемый истукан выйдет из себя и набросится на неё, — всё шутишь?! Тебе весело, да?
— Не-ет, — ключевая патетическая фраза с постулатом «жить без вас не могу, лучше убейте, или я сама брошусь в Мерь с обрыва» застряла в горле, мешая говорить, мешая думать, как выкрутиться из сложившихся обстоятельств. А говорить было надо — немедленно, срочно, сейчас…
— Тебя забавляет, что можно нарушить сразу дюжину запретов — начиная с дружеского и заканчивая королевским? Тебе смешно?!
— Вам тоже, — голос сорвался, но в еле слышном лепете сквозило понимание. Томительная секунда, затем ещё одна — и Рона, уже совсем растеряв голос, прошептала, — вам ведь тоже смешно!
И Ральд не выдержал. Махнув рукой, мужчина отвернулся, сцеживая в кулак улыбку. И когда он снова посмотрел на неё — он опять был беспристрастен и холоден, только глаза теперь казались живыми.
— Смешно, — деревянным голосом согласился он. Потом, видимо, сам услышав, как это прозвучало, запрокинул голову и расхохотался, подняв с травы ещё сонных полуденных мотыльков, — ты, самодовольная, хитрая, расчетливая… — дальше его красноречие спасовало.
Она стояла прямо перед ним, и улыбалась. Не заигрывая. Открыто и радостно.
57
— Мир? — она протянула ладонь — по-мужски, для рукопожатия.
— Уговорила, — он сжал её тонкие пальцы, и с трудом удержался от желания обнять, или хотя бы похлопать по плечу. Кстати, надо бы узнать, какой остолоп посадил её на единорога?
Сквозь плотные шторы свет пробивался мутно и размыто, комната погружена была в тень. Эйлас неподвижно замер на стуле рядом с кроватью. Казалось, он задремал на минуту и превратился в статую, оберегающую покой спящего. Юноша цветом лица сливался с выбеленными льняными простынями — только тени ссадин выделялись резко и безжалостно, да тёмные волосы разметались по подушке. Во сне он стонал, просыпался на крике, обводил комнату невидящим взглядом, и снова проваливался то ли в сон, то ли в забытьё. Эйлас проверил, не нагрелась ли смоченная колодезной водой тряпка у него на лбу.
— Кто ты? — голос, сорванный и хриплый, был еле слышен даже в плотной тишине раннего утра.
— Моё имя Эйлас, — немедленно отозвался Советник, встрепенувшись на своём жестком стуле, — я присмотрю за тобой. Всё будет в порядке, ты поправишься. Тебя больше никто, никто не посмеет обидеть, — он сомневался, что смысл его слов дойдёт до воспаленного сознания, но полагал, что спокойные слова на родном языке должны хотя бы немного успокоить его…
Тарден снова разлепил разбитые губы:
— Лучше бы я… всё-таки умер, — он устало закрыл глаза. Пальцы, судорожно сжимавшие угол простыни, медленно разжались.
Когда, ближе к полудню, он окончательно пришёл в себя, Эйласа в комнате не было. Тарден наконец осмотрелся, стараясь, впрочем, не шевелиться лишний раз, ибо каждое движение отзывалось болью во всём теле.
За дверью прошуршали мягкие шаги, что-то звякнуло. Дверь в комнату больного открылась, и на пороге возник слуга с кувшином и небольшим полотенцем в руках. Увидев, что он проснулся, он едва не выплескал на себя всю воду; потом качнулся обратно в коридор, говоря что-то быстро и громко, и только после обратился к Тардену, перейдя на ломаный, но понятный язык:
— Господин чувствует себя лучше? Господин чего-нибудь желает?
— Спасибо, — невпопад отозвался друид. Его мутило. Перед глазами всё плыло, но кажется, боль стала чуть легче. Через минуту явился врач.
Ссохшийся, седой как лунь старик, прячущий лысину под белую шапочку, зато с бородой, доходившей до пояса, и заплетенной на конце в аккуратную, истончающуюся косицу. Доктор либо не владел языком, либо не счёл нужным вдаваться в объяснения — общупал более-менее целые участки, осмотрел повязки, перехватившие, как оказалось, левую ногу и плечо, одобрительно поцокал языком, сделал пометки в пухлой обтрёпанной тетради и ушёл.
58
Всё тот же слуга принёс поднос с едой. Тарден героическим усилием заставил внутренности перестать противно сжиматься и отвернулся.
— Ты должен есть, — Эйлас бесшумно прикрыл за собой дверь.
— Не могу, — честно признался юноша, — потом.
— Не можешь, а надо, — сочувственно покачал головой Советник. Он опять приземлился на жесткий стул возле кровати и загремел посудой. Тарден почувствовал сладкий запах листьев асилики, смешанный с чем-то терпким и незнакомым.