Подгребая локтями, он сел, опираясь на подушки и тщась унять головокружение. Когда радужные круги перед глазами отступили, он наконец-то смог рассмотреть гостеприимного хозяина. Эйлас протянул ему чашку.
— Спасибо, — прохрипел он, и протянул бледную руку. Тёплое терпкое питьё приятно было цедить маленькими глотками.
— С тобой всё будет в порядке, — заверил Эйлас, — здесь тебя никто не посмеет обидеть. А когда ты поправишься — мы обсудим, как нам доставить тебя обратно в Руад-Исс и чем возместить тебе ущерб. Ведь я так понимаю, друиды равнодушны к золоту?
Юноша отвернулся. Чашка мелко подрагивала в тонких пальцах с содранными костяшками.
— Тарден, — тихо, успокаивающе и вкрадчиво проговорил Эйлас, — в конце концов, и я тоже виноват в том, что эти кретины так с тобой обошлись. Но не суди по ним обо всех в Хатервинге. Они уже наказаны по всей строгости, если тебя это интересует. А если я могу что-то сделать для тебя — только скажи…
— Ты ничего не сможешь сделать, — прошептал парень, — и ты прав: мне не нужно ни золото… ни дорога в мой лес.
— Что? — не понял Советник.
— Я не могу вернуться, — тихо, обреченно проговорил Тарден.
Эйлас непонимающе сдвинул брови:
— Конечно можешь. За тобой смотрит лучший врач в замке; скоро ты почувствуешь себя лучше и сможешь отправиться домой. Разумеется, воинов для охраны я подберу сам…
— Вы не понимаете, — покачал головой юноша, — мы не должны… мы не можем уходить из леса.
— Почему? Ведь друиды — странствующий народ. Если б вы жили только в лесу — о вас вообще никому не было бы известно.
— Есть обучение. Испытание. И заветы, нарушать которые нельзя.
— Но ведь ты это сделал не по своей воле!
— Не важно, — разбитые губы предательски дрогнули, — теперь это всё не важно, — и он разрыдался, отчаянно, горько, по-детски, выпуская из себя всю боль и обиду, несправедливость последних дней и страх перед бесцветным будущим, где больше не будет ни священной омелы, ни серебряного серпа, ни костра в кругу белых камней. Останется только память — одним из тихих голосов в шепоте листьев.
Эйлас обнимал рыдающего юношу, раз за разом проводя рукой по густо-каштановым волосам, и как заклинание повторял:
— Плачь, малыш, плач. Всё пройдёт, всё будет в порядке, ты поплачь…
59
Неделя пробежала мимо, рассыпая мелкую суету и заботы с той лёгкостью, с которой серебристая лиса машет пушистым хвостом. Но вслушиваясь в оживленное течение очередного утра, Рона вдруг обнаружила, что ей совершенно нечего делать. Ни одного мало-мальски важного поручения от дяди на сегодня ей не досталось, а весь запас запланированных приключений был израсходован ещё позавчера, когда по пути к конюшне ей попался Ингар — так выразительно покрасневший и столь стыдливо отводящий глаза, что она забыла даже сказать что-нибудь колкое. А потом плюнула — и не поехала кататься.
Было во всём этом что-то неправильное. Особенно когда лэрд Ариверн с лёгким поклоном здоровался с ней, безукоризненно-вежливо, но отводя тяжелый мрачный взгляд — щемящей болью отзываюсь воспоминание о белозубо скалящемся нахале, усадившем её на единорога. Надо же было так влипнуть, чтобы красавец-воин у неё за спиной… увёл и трахнул её собственного парня! Где-то подспудно росло и зрело ощущение, что это скорее смешно, чем грустно…
В надежде развеяться она достала с полки припавший пылью учебник по магии. Неприбранная комната нагоняла тоску, у дяди в кабинете слышались какие-то посторонние голоса, на любимой башне между зубцами гулял игривый ветер, задевая страницы — и в поисках укромного места чтобы поучиться, лэсса забрела довольно далеко.
Тихий закуток, скрытый густыми камышами, радовал приятным ощущением защищенности. Здесь она пряталась в детстве, прогуливая нелюбимые уроки, купалась в ледяной воде ручья, впадающего в Мерь; здесь писала неловкие стихи, когда ей было всего четырнадцать, и она впервые отчаянно влюбилась.
Мысли об учёбе скромно почили на раскрытой двести восемьдесят первой странице, под заглавием «наведение тумана: понятие и принципы», Рона блаженно потянулась и скинула лёгкие сапожки. Вода манила свежим холодом и поющим звуком перекатывающихся струй. Этому наваждению хотелось поддаться…
Подумав, она стянула через голову шелковую сорочку, потом оставила на песке неизменные бархатные бриджи и пошла по ручью. От холода заломило пальцы ног. Она рассмеялась и, набрав полные ладони воды, плеснула себе в лицо.
За этим занятием её и застал Лейральд. Нежданный свидетель бесшумно раздвинул рукой камыши, удивляясь, что понадобилось юной лэссе в кустах позади замка… и замер от нахлынувшего восторга. Девушка безмятежно улыбалась, волосы переливались в ярком солнечном свете как чешуя саламандры, а бледная кожа, ласкаемая солнцем, была нежно-золотистой, словно сияя изнутри. Он рад был её увидеть, его неумолимо тянуло к этой вздорной самоуверенной девчонке; его заражала острота её эмоций, спонтанность поступков, живость… просто жизнь. Ральд забрёл сюда по дороге из замка — ему нужно было переговорить с Эйласом, а тот оказался занят. Идея обогнуть замок с теневой стороны, не иначе, была подсказана тем особым чутьём, которое способно привести обладателя именно туда, где ему нужно находиться — чутьём, искусно культивируемым и поощряемым легендарным немертвым командиром — ведь именно оно делало солдат его полка идеальными убийцами.
Лэсса между тем закончила купание, выбралась на круглый серый валун, потянулась, подставляя беззащитное тело ласковому ветру, и при этом так бесстыдно выгнулась, что даже у мёртвого случился бы приступ незапланированного вожделения.
— Доброе утро, — тихий голос вплёлся в шорох камышей. Она чуть не оступилась на своём камне. Руки мгновенно прикрыли обнаженную грудь, взгляд метнулся в поисках опасности. Увидела, узнала, разозлилась на себя и обрадовалась его приходу — всё это в короткую долю секунды.
60
— Будешь ещё так пугать — получишь нож под рёбра. Тебе всё равно, а мне приятно, — ехидно сообщила Рона и снова потянулась — совершенно его не стесняясь.
Ральд несколько растерялся. Что это — глупость? Или детская непосредственность? Предрассудки — дело хорошее и выгодное. Но когда, на благо любимого полка, надо молча проглотить тот прискорбный факт, что какая-то наглая рыжая умница не просто не испытывает священного трепета, а вообще не соизволит брать в расчет факт его (Ральда) присутствия — становится как-то не по себе. Немертвые лишены эмоций; они не знают страха. Но гордость-то у них могла остаться?
Между тем лэсса выбралась из воды.
— Хочешь искупаться? — радушно предложила она, натягивая сорочку на покрывшуюся зябкими пупырышками мокрую кожу.
— Спасибо, я воздержусь.
— Полжизни теряешь, — она вытерла широким рукавом лицо и, загадочно улыбаясь, сделала шаг навстречу. Лейральд подался назад. Промокшая тонкая ткань великолепно обрисовывала все изгибы её молодого нежного тела, делая картину ещё более захватывающей, чем когда она стояла на камне практически обнаженной, — ни с чем не сравнимое удовольствие!
— Тебе виднее, — пробормотал Ральд, снова отступая на полшага. Что она делает? Как будто ашерра заходит в бок своей добыче… вот зачем ей понадобилось так откровенно выставлять из распахнутого ворота сливочно-белое плечо? Шаг, и ещё один…
Всплеск! Наглая рыжая ведьма оттеснила его к скользким, покрытым тиной камням, и он немедленно оступился, изобразив в воздухе бесподобное сальто — и сел в ледяной ручей, черпнув воды сапогами и добротно намочив штаны.