Кирилл сказал об этом Ларе. Та сноровисто ощупала ноющие конечности.
– Так больно?… А так?… Нормально все, – уверенно заявила она. – Это мышцы, с непривычки болят. Сегодня и завтра помаешься, а потом полегчает. Как на дневку встанем, напомни, разомну тебя. А пока – терпи. И смотри, Сталкеру не жалуйся! Он хуже Германа, нытья терпеть не может.
И Кирилл, сцепив зубы, терпел. Жаловаться Рэду он и без Лариного предупреждения не стал бы – тем более что тот со вчерашней ночи общался со спутником исключительно короткими командами. Слезай, пошли; стоп – яма; налево, направо – и все.
В палатке Кирилл выбрался из кокона, зажег фонарь и принялся обустраиваться. Снаружи доносились негромкие звуки – адапты занимались своими делами.
На вопрос любознательного миссионера, почему на дороге нельзя даже фонарем пользоваться, а во время стоянок отряд спокойно разжигает костры, не опасаясь ни Диких, ни расплодившихся в лесу хищников, Лара с недоумением ответила, что ни Дикие, ни звери из ума пока вроде не выжили. Первым в свое время так «насовали», что нападать на охраняемый лагерь не рискнут, даже если будут с голоду помирать – разве что какие-нибудь отморозки нездешние сунутся, которые про Сталкера не слыхали. А от вторых отлично защищает костер.
Сама Лара Кирилла скоро навестила – принесла ужин.
– Сталкер велел в палатке тебя кормить, – пояснила она. – Чтоб ты по темноте не шарился.
– Спасибо. А ты?
– Я – со всеми. Ешь, я подожду, чтобы посуду забрать. Ты ведь сам помыть не сможешь.
– Спасибо, – неловко повторил Кирилл.
И подумал, что новый ПНВ нужен до зарезу. Без него он получается абсолютным иждивенцем: адапты ставят лагерь, готовят еду, моют посуду, а «пассажир» сидит в сторонке и палец о палец ударить не в состоянии.
С одной стороны тут, конечно, налицо то самое разделение по способностям, о котором говорили Елена и Вадим – в Бункере ведь тоже готовила и мыла посуду повариха Валентина Семеновна. А тут… Тут это, наверное, не так-то легко проделать. И вроде несправедливо получается.
– А где Рэд? – скрывая неловкость, перевел разговор Кирилл. – То есть, Сталкер?
– С парнями в поселок ушел. – Лара была занята: она рассматривала собеседника. Занималась этим с самой первой ночи, ужасно тем самым предмет разглядывания смущая. – Часа через два нарисуются, не раньше.
– А тут есть поселок?
– Прикинь, – фыркнула Лара. – Киржач.
– А скажи, пожалуйста…
Кирилл догадывался, что и этот вопрос покажется адаптке глупым – как казались спутникам большинство его вопросов, – но любопытство пересилило. К тому же Лара, при всем своем странно повышенном интересе к его персоне – не Рэд. Она добрая, веселая. Если командира навязанный в Бункере попутчик очевидно раздражал, то ее скорее забавлял. И улыбка у Лары была очень милая.
– Почему же тогда мы спим в палатках? Почему нельзя в этом Киржаче остановиться?
– Они к себе дневать не пускают. Они там вообще на всю башку долбанутые.
– То есть?
Лара вздохнула.
– Вы в своей норе вообще, что ли, сидите – ни хрена не знаете? Они, это самое… не помню, как называется. Которые в бога верят.
Лара нахмурилась, вспоминая нужное слово. Кирилл попробовал помочь:
– Монахи?
– Не… По-другому как-то. Герман говорит, это были такие люди, которые вообще ни фига не делали, даже не работали, молились только. Им ихние главные головы морочили – и они все отдавали, что у них было. И вообще во всем слушались. Им скажут убить кого-нибудь – убьют. Скажут с собой покончить – покончат. Представляешь, какие придурки?
– Может, сектанты?
– Ну, может… Не помню. В общем, когда все случилось, тут как раз эта их банда стояла. Собрание было какое-то, со всей страны понаехали. Взрослые, как везде, почти все сгорели, а который остался – у него жена сгорела. И крыша поехала из-за этого.
– Что? – не понял Кирилл. – Какая крыша? Куда поехала?
Лара расхохоталась.
– Блин, помрешь с тобой! Никуда, просто говорят так. Чокнулся он, – пояснила она. – Ну, с ума сошел. Решил, что это их бог наказал – из-за того, что они со своими женщинами сексом занимались. И до сих пор так думает. Девчонок он всех выгнал, и они умерли, а может, он их даже сам перебил – это сейчас уже никто не знает. А пацанов оставил. Они, конечно, выросли давно, старше нас. И теперь, получается, у них поселок – человек двадцать, но там ни одной женщины нет. Герман тому уроду сто раз объяснял, что бог тогда, получается, весь мир наказал – а тот будто и не слышит. Твердит – «мы несем кару господню», и хоть ты тресни. Герман, когда еще один ходил, дневал в Киржаче, но, говорит, паршиво там. Прям, говорит, как будто давит все! И кормят погано. В общем, мы в Киржач на дневку даже не просимся. Тем более, нас с Олеськой они бы все равно не пустили. Потому что мы – скверна. Это значит, плохие, – с важностью пояснила Лара слово, которое, вероятно, сочла Кириллу неизвестным – хотя как раз его-то он знал. В отличие, например, от понятия «заниматься сексом» – которого не знал, но переспрашивать постеснялся. – Наши над ними ржут, а этим по фигу…