Сергей считал — оттого, что бедный мальчик еще никогда не любил по-настоящему. Пухлая добрячка Инна Германа обожала, слепому было ясно. А он ее — нет. Заботился, уважал, ценил — но не любил. Вот с Катей, думал Сергей, у них все могло бы получиться. Чудесная была девушка. Улыбчивая, приветливая. Она так странно всегда оттеняла своего сурового компаньона…
— Ты любил Катю? — спросил как-то у Германа Сергей.
Катя к тому времени уже погибла. Герман смерть подруги очень тяжело переживал. Надолго тогда замкнулся, ожесточился, и если бы не постоянная необходимость заниматься детьми — трудно сказать, что с ним стало бы.
Герман в ответ неопределенно пожал плечами.
— Клеиться пытался, в самом начале, она отшила. У нее ведь жених был, помните? До того, как все случилось. Ну, я больше и не лез. Ничего у нас с ней не было.
Времени вам не хватило, вот что, — думал Сергей. Ни на то, чтобы испытать настоящее чувство, ни на то, чтобы проникнуться им. В этом свихнувшемся мире катастрофически не хватает времени. Никому и ни на что…
«Слава богу, — записал он в дневнике, — слава богу, что пока мы — взрослые, образованные люди, терзались безысходностью, пытаясь передать свои знания трем несчастным детишкам, Герман и Катя не сидели сложа руки.
Они, не задаваясь никакой целью и не обладая никакими знаниями, просто помогали выжить случайно подвернувшимся малышам. А в результате воспитали настоящую силу — которая, в отличие от наших подопечных, умеет управляться с новым миром.
Сложенные вместе, знания наших ребят с навыками и сноровкой адаптов, смогут их спасти. Спасти их будущее — единственное, ради чего нам всем, уцелевшим, стоит и дальше цепляться за эту жизнь».
Глава 3
Бункер — Ногинск (33 км)
Кирилл ехал в телеге. Рэдрик и остальные шестеро шли пешком.
Начало путешествия сложно было назвать комфортным — обычно обоз перевозил товары, и место для единственного пассажира в нем расчистили с явной неохотой. Не говоря уж о том, чтобы озаботиться удобством размещения: телегу трясло и подбрасывало на каждой рытвине, Кирилл дважды успел прикусить язык.
Прибор ночного видения, которым путешественника снабдили в Бункере, комфорта также не добавлял. Когда, готовясь к походу, Кирилл только начинал к нему привыкать, это веселило — забавно было рассматривать ставший черно-зеленым мир. А сейчас не расставался с девайсом с того момента, как выбрался на поверхность, и тот успел изрядно надоесть.
Кирилл попытался поделиться ощущениями с девушкой, которая шла впереди, ведя в поводу лошадей. Девушка не ответила и даже бровью не повела, как будто он со стенкой разговаривал.
Звали молчунью Олесей — услышав это красивое имя, Кирилл даже поперхнулся: до сего момента был уверен, что разговаривает с парнем, — а лошадей Дюной и Звездочкой. И это было все, что он сумел выведать у спутницы. Голос девушки оказался еще более сиплым, чем у Рэда, и — возможно, поэтому — общительностью она не отличалась. Впрочем, идущие впереди другие адапты тоже не разговаривали.
Когда Кирилла принялись трясти за рукав, он понял, что ухитрился задремать.
— На, — сказала Олеся. — Обед. — И сунула в руки миску с ложкой.
Прибор ночного видения, пока хозяин спал, болезненно впечатался в скулы. Кирилл, поморщившись, ослабил крепление.
— Где мы находимся?
— Железку перешли, — непонятно пробурчала Олеся. — Держи посуду.
Кирилл взял в руки «посуду» — металлическую миску, — и адаптка прицельно, не разлив ни капли, плеснула туда что-то из фляги с широким горлышком.
«Что-то» оказалось горячим — мгновенно нагревшаяся миска обожгла руки. Кирилл вскрикнул и коварную посудину выронил.
— Ты чего орешь?
— Горячо…
— Так поставить надо было! Поднимай давай. У нищих прислуги нету!
Кирилл торопливо перекинул ноги через борт телеги.
Неловко спрыгнул на землю, ухитрившись наступить прямо в миску. Поскользнулся и упал, а через секунду ослеп — ПНВ соскочил с головы и улетел неведомо куда. Звук, который раздался сразу после этого, ему страшно не понравился.
— Вот же кляча, — недоуменно прокомментировала Олеся. — На. — И, присев на корточки, извлекла из-под телеги потерю.
— Спасибо. — Кирилл надел прибор. — Ой…
Мерзкий звук не почудился. Линз в окулярах больше не было.
— Выпал птенчик из гнезда, — радостно объявил чей-то незнакомый, внезапно оказавшийся рядом, голос, — все, теперь ему — п. зда!