Руки ее были прижаты к груди, словно она пыталась удержать его на расстоянии. Губы были плотно сжаты, так же как и глаза.
Страх. Он чувствовал, как она боится. И, словно дикий зверь, возбуждался от ее страха. Ему хотелось, чтобы она задрожала, смирилась перед ним. Хотя это не меняло того трудного положения, в котором оказался он и его братья, тем не менее, Диллон не мог устоять перед первобытным желанием искать удовлетворения в страданиях противника.
– Открой глаза, женщина.
При этой отрывистой команде веки ее сначала задрожали, затем приоткрылись. На мгновение глаза ее широко распахнулись от страха. Затем она поморгала и прищурилась, гневно промолвив:
– Немедленно отпустите меня. Я вам не какая-нибудь служанка, мечтающая о том, как бы угодить хозяину дома.
– Нет, миледи. – Опасная улыбка тронула уголки его губ, и она ощутила, как сильно его напряжение. – До служанки вам далеко. Вы – моя пленница, и никогда не забывайте об этом.
– Вы… – Услышав эти оскорбительные слова, она широко размахнулась, намереваясь дать ему пощечину.
Он легко поймал ее руку.
– Вот так-то лучше, миледи. Я предпочитаю ваш гнев вашему страху.
– Я не боюсь тебя, дикарь.
– Весьма неразумно, миледи. – Она попыталась вырваться, но он снова нагнулся и впился губами в ее рот.
На этот раз поцелуй, все такой же карающий, стал более требовательным, и чем больше она сопротивлялась ему, тем сильнее становилось его стремление одержать верх.
Чувствуя себя в его объятиях как в ловушке, она ощутила, что тело начинает предавать ее, и перестала сопротивляться. Под его прикосновениями кожа Леоноры словно воспламенялась. Ее губы задрожали.
Такая перемена в ней не оставила его равнодушным. Он все держал ее в объятиях, как в плену, и поцелуй был по-прежнему требовательным, но губы его стали мягче, а прикосновения – нежнее.
Едва она почувствовала это, как странное ощущение охватило ее, остановившись где-то у самого основания позвоночника. Она знала лишь, что это не страх и не ярость. Где-то в глубине души прозвучал предупреждающий голос рассудка. Подобные чувства опасны, ведь этот мужчина – ее враг. Она должна быть настороже, чтобы ничем не выдать свою слабость. И все же она не в силах была не замечать волнение, начинавшее охватывать ее, пока его прикосновения, его губы и язык пробуждали в ней первые позывы желания.
Он собирался лишь проучить ее. Но как только в чувства его вкралась нежность, он потерял голову.
Ее губы словно околдовали его. Они были мягкими, как лепестки розы, и прохладными, словно воды в ручьях Нагорья. Она была такой милой, и чистой, и нетронутой… Не сознавая, что делает, он поднял руки и, не отрываясь от ее губ, обхватил ее лицо ладонями.
Леонора никогда бы не поверила, что простой поцелуй, может быть таким возбуждающим. Его губы стали еще ласковее, и она закрыла глаза, поглощенная многообразием неведомых ощущений, охвативших ее. С каждым новым поцелуем волнение с новой силой охватывало ее, пока она не задохнулась.
От него слабо пахло дымом, и лошадьми, и можжевельником. Она чувствовала на губах его вкус – вкус эля и еще чего-то неуловимо мужского, а его язык все дразнил и соблазнял ее. Страхи были забыты. Сами собой ее руки мягко сжали ворот его рубашки, привлекая его все ближе.
Его руки соскользнули с ее лица вниз, на плечи, и еще ниже, на спину. С каждым новым прикосновением Леонора чувствовала, как дрожь наслаждения пробегает по ее телу. Его ладонь остановилась, но словно огненная полоса пролегла по ее спине там, где прикасались к ней его пальцы.
Поцелуй стал настойчивее, она глубоко вздохнула и выгнулась к нему всем телом, как будто желая растаять и расплавиться в его объятиях.
Его руки сомкнулись вокруг нее, еще ближе привлекая ее, так что он почувствовал, что сердце Леоноры бьется почти в его груди. Его язык очертил контуры ее губ и вдруг метнулся внутрь, исследуя полость нежного рта. Леонора слабо ахнула и попыталась отстраниться, но его руки не отпускали. Он целовал ее так крепко, что у них обоих перехватило дыхание.
Диллон почувствовал, как нарастает его желание, угрожая взорвать его и перейти в насилие, которое, несомненно, приведет в ужас эту чувствительную и благовоспитанную юную особу. Он осознал свою ошибку. Стоит ему проявить к ней нечто, похожее на нежность, как он пропал. И сейчас он подошел к самому краю пропасти. Один неверный шаг, одно неосторожное движение, и он рухнет вниз, в неизмеримые глубины этой пропасти…
Он должен покончить с этим, и все же…
Он помедлил, не желая выплывать из этого жаркого омута, из этого огня, искушавшего его даже едва теплившимися угольями.