Страх? Да, страх, усугубивший ощущение кошмара. Никогда раньше ей не доводилось видеть подобное выражение в глазах своего отца. Он был гордым, сильным, мудрым человеком, жизнь которого была налажена раз и навсегда и подчинялась строгой дисциплине. С детства она привыкла находиться в полной безопасности, и принимала это как должное: ее отец был другом короля. Никто, никогда не смел причинить ей вред. Никто, пока не появился этот… горский дикарь.
Во дворе замка Диллон безо всяких церемоний опустил ее прямо в грязь и круто повернулся к проходившему мимо подручному конюха. Мальчик, увидев нож в руке шотландца, бросил поводья лошади, которую прогуливал, и отступил на шаг назад.
– Я не хочу тебе ничего плохого, парень, – проворчал Диллон, ловя поводья лошади. – Но, если ты не развернешься и не бросишься наутек, мне придется убить тебя.
– Но ведь миледи…
– А вот это не твое дело, парень. – Диллон взмахнул ножом. – Если тебе дорога жизнь, беги.
Черты его лица казались сейчас столь резкими и внушали такой страх, что его можно было принять за высеченную из камня грозную статую. Видя, что горец с трудом сдерживает гнев, мальчик захлопнул открывшийся от удивления рот, не успев высказать возражение, уже готовое сорваться с его языка. Не оглядываясь, он повернулся и побежал прочь.
Леонора с трудом поднялась на ноги, намереваясь последовать примеру мальчика и тоже спастись бегством. Но не успела она отойти и на шаг, как Диллон вскочил в седло и, наклонившись, подхватил ее. Она брыкалась, отбивалась и даже кусала удерживающие ее руки, пока совсем не лишилась сил. Наконец, стараясь подавить слезы ярости и унижения, она смирилась в темнице его объятий.
– Пожалуйста, я умоляю вас. – Ей пришлось собрать последние силы, чтобы леденящий сердце ужас не проник в ее голос. – Сейчас еще не поздно отпустить меня. Даже сейчас мой отец сможет еще простить вас и начать все заново.
– Простить меня? – Его голос задрожал от гнева. – Это он должен молить меня о прощении. Это он завлек нас сюда ложью о мирных намерениях.
– Это не ложь. Он верил в возможность мира.
– Как и я. Вы сами видели, как меня вознаградили за доверие. Я был бы рад отдать жизнь за братьев. Для меня они дороже всего на свете. Но я бессилен и ничем не могу сейчас помочь им.
– Бессилен? – огрызнулась она, думая о том, сколько воинов сейчас страдают от ран, нанесенных этим неистовым великаном.
Его глаза горели от ярости.
– Да. И мне приходится увозить хиленькую заложницу, чтобы обеспечить их безопасность, и молиться, чтобы этого оказалось достаточно.
– Хиленькую? Я хотела бы напомнить вам…
– Придержи язык, женщина. Больше я не желаю тебя слушать. – Он дал шпоры коню, заставляя его торопиться к мосту, перекинутому через ров.
– Неужели вы надеетесь, что вам удастся выбраться из замка моего отца?
– Еще не построен английский замок, где смогут удержать горца против его воли.
Как ни колотилось сердце у нее в груди, Леонора услышала шаги воинов, гулко грохотавшие по лестнице, и вот уже стражники выбежали во двор и бросились к ним.
– Вы видите? Вы окружены! – воскликнула Леонора. – Освободите меня и бросайте свое оружие. В этом ваше единственное спасение.
В ответ он только полыхнул на нее глазами и опять принялся погонять лошадь. Не успели они подъехать к подъемному мосту, как чей-то резкий окрик приказал часовым любыми средствами помешать похитителю уехать.
Около дюжины воинов взялись за тяжелые веревки, поднимавшие и опускавшие подъемный мост и решетку. Еще столько же встали на колено, прицеливаясь в горца из луков. Увидев, что мост начал подниматься, а решетка поползла вниз.
Леонора с облегчением вздохнула. Теперь единственный путь из замка перекрыт. Скоро кошмар окончится, и она снова окажется в объятиях своего любимого отца.
Но облегчение девушки сменилось ужасом, когда она поняла, что горец не собирается останавливать коня. Вместо того чтобы натянуть поводья, он принялся подхлестывать лошадь, торопя ее вперед. Подъемный мост был поднят уже весьма высоко, а железные прутья решетки были уже совсем низко, но в эту минуту Диллон обхватил пленницу руками и заставил вместе с ним низко пригнуться над лошадиной шеей. Они доскакали до конца моста, и лошадь прыгнула…
Казалось, время остановилось – и вместе с ним перестало биться сердце Леоноры. Закрыв глаза, она прильнула к Диллону, ища защиты в его силе и с ужасом, ожидая, когда же смерть заставит их обоих успокоиться навеки. Затем так же стремительно, как и в начале полета, лошадь с сокрушительной силой приземлилась на твердую землю. На мгновение ноги животного подогнулись, и лошадь зашаталась, но в ту же секунду снова обрела опору и, повинуясь умелым приказам Диллона, продолжила ровный бег так, словно ничего и не произошло.
Когда, наконец, Леонора осмелилась открыть глаза, она увидела, что мост уже поднят. Она знала, что теперь воинам придется тратить драгоценное время на то, чтобы снова опустить мост, мешавший преследователям вырваться из замка и начать погоню.
При последнем взгляде на отцовский замок Леонора почувствовала, как в горле у нее встал комок, а слезы жгучей волной подступили к глазам. Неужели все это происходит на самом деле? Она пленница… пленница свирепого горца-дикаря.
Но это ненадолго, успокаивала она себя, сжимая кулачки. Ей остается надеяться на одно: в распоряжении лорда Уолтема целое войско, а похититель действует в одиночку. Очень скоро воины отца спасут ее, и тогда наступит очередь Диллона Кэмпбелла испытать позор поражения и унижение плена.
Они ехали милю за милей, и Леонора заставляла себя сидеть, выпрямившись, а смущение не позволяло ей забыть о руках, что все еще были сомкнуты вокруг нее, – о больших руках, которые удерживали поводья, и которые она чувствовала чуть ниже своих ребер.
Ее усадили на коня верхом, словно простую девку, и сейчас юбки ее были подняты очень высоко, открывая на всеобщее обозрение куда больше, чем это допускали приличия. И, что было еще хуже, она чувствовала, как к ее обнаженной плоти прикасаются ноги горца. Это так возмущало ее, что она никак не могла перестать думать об этом. Она знала, что стоит ей немного расслабиться, даже на мгновение, и спина ее прикоснется к груди похитителя, едва прикрытой остатками рубашки. Подобного позора она ни за что не допустит.
Лошадь летела вперед резвой рысью, и, постепенно превозмогая смущение, Леонора начала осматриваться по сторонам. В этой части Англии она еще никогда не бывала. Весь день они ехали сквозь густой лес и нигде не повстречали ни одной живой души. Лишь временами они вспугивали выводок куропаток или пару фазанов, и воздух оживал, а тишина нарушалась хлопаньем крыльев, когда грациозные птицы взмывали вверх. А иногда целые стада оленей, учуяв их, бесшумно исчезали, скрываясь в поросли кустов.
Деревья и вьющиеся растения переплелись здесь так густо, что лучи солнца совсем не проникали в их зеленую чащу. Леоноре казалось, что она попала в запутанный лабиринт листьев и веток. Но Диллон даже тут не позволял лошади умерить мучительно быстрый ход, подгоняя ее вперед и вперед. Они вброд перебирались через ручьи и речушки и снова углублялись в затянутые туманной дымкой лесистые долины.
За весь день Диллон остановился только один раз. На берегу узкой речки – он внезапно натянул поводья и соскользнул с седла. Когда он помог Леоноре спуститься на землю, она почувствовала себя настолько ослабевшей, что ноги не слушались ее. Девушка опустилась на влажную траву, наблюдая, как горец встал на колени у самой кромки воды и принялся пить с такой же жадностью, как и лошадь, утолявшая жажду тут же.
Он повернулся к Леоноре.
– Вам следует попить, – коротко бросил он. Это были его первые слова с того времени, как они покинули замок.
Она с ненавистью посмотрела на него.