Смертельный страх пронзил его сердце, подобно стреле. Теперь его опасения удвоились… Леоноре и Флэйм угрожает сейчас страшная опасность, ведь где-то в лесах прячется неведомый и безжалостный убийца.
Диллон круто повернулся, крикнув через плечо:
– Соберите всех мужчин, которые сейчас в крепости. Прикажите им прочесать весь лес. Я не вернусь в Кинлох-хаус, пока не найду обеих.
Ненависть Флэйм к англичанке возрастала с каждой новой плетью ежевики, что цеплялась за ее одежду, с каждой веткой дерева, что впивалась ей в волосы. Она ожидала, что избалованная аристократка быстро сдастся, придя в ужас перед опасностями, таящимися в лесу. Так нет же, она мчится вперед без устали. Отвага и выносливость англичанки привели Флэйм в немалое изумление.
Флэйм начала чувствовать, как безнадежное отчаяние захлестывает ее душу. И почему только она не подала сигнал тревоги перед тем, как ринуться в погоню за пленницей? Да потому, напомнила она себе, что не сочла англичанку достойной соперницей. Кто бы только мог подумать, что ей удастся так долго и так успешно уходить от погони?
Несмотря на все уроки, преподанные Флэйм добрыми сестрами-монахинями в аббатстве, девушка умела ругаться столь же изощренно и яростно, как и ее братья. Она не замедлила воспользоваться своим умением, когда еще одна колючая ветка больно оцарапала ее. Внезапно что-то заставило Флэйм поднять голову. Неужели это чей-то голос? Она рванулась вперед, силясь рассмотреть что-нибудь сквозь густую листву. Да, это голос женщины, очень громкий – так кричат только со страху. Флэйм удовлетворенно улыбнулась. Может, англичанка свалилась и выпачкалась в грязи с головы до ног? Так ей и надо.
– Дальше раздевайтесь сами, – грубо приказал Грэм, даже не пытаясь изображать вежливость. Здесь, в лесу, наедине со своей жертвой, он предпочитал действовать без маски. Его глаза загорелись холодным, жадным огнем, как у дикого зверя.
– Нет. – Леонора вызывающе подняла голову, всей душой надеясь, что ее губы не задрожат и она сумеет не выдать ужас, охвативший ее – Вам придется пустить в ход нож и разрезать мою одежду.
– С превеликим удовольствием. Не обессудь, если я перережу и твое горло.
В его руке блеснуло лезвие ножа, отразив пробивавшийся сквозь густо переплетенные ветви деревьев и плети ползучих растений луч солнца, уже клонившегося к закату. Грэм угрожающе занес руку, и в эту секунду стройная фигурка показалась на опушке.
В голосе Флэйм звучало торжество.
– Я вижу, тебе удалось настигнуть англичанку.
На мгновение Грэм смешался.
– Флэйм… Но как ты. Откуда?
– Я гналась за ней, – объяснила девушка, – я видела, как она ускользнула от Руперта, и пустилась следом. Однако до сих пор ей удавалось опережать меня. Благодарение Небу, что ты оказался тут. – Она недоумевающе огляделась, и взгляд ее задержался на тлеющих угольках костра, на постели, сделанной из звериных шкур. Все вокруг говорило о том, что здесь уже давно разбит лагерь. Радость, вызванная поимкой пленницы, внезапно покинула Флэйм – Но почему ты здесь, Грэм? Разве ты не уехал собирать ополчение, как обещал Диллону?
– Я отдыхаю.
– Отдыхаешь?
Флэйм сделала шаг вперед, и вдруг все происходящее на ее глазах предстало перед девушкой совсем в ином свете. Плащ англичанки и остатки превратившегося в лохмотья платья были небрежно отброшены в сторону, а нож в руке Грэма мог означать лишь одно.
– Что здесь происходит? Почему ты ввел в заблуждение моего брата? И почему ты поднял руку на эту женщину, тебе же отлично известно, как важна ее жизнь и безопасность для Диллона?
Леонора увидела, как в глазах Грэма появилось новое, жесткое выражение, едва только он понял, что его ложь разоблачена.
– Увы. – Он пожал плечами. – Мне вовсе не хотелось, чтобы и ты разделила судьбу англичанки. Но теперь у меня нет выбора.
– О чем ты говоришь?
– Он намеревается не только обесчестить меня, но и убить, – тихо ответила ей Леонора. – И тебя тоже.
– А тебе откуда известно, что собирается сделать Грэм? – поинтересовалась Флэйм.
Грэм запустил руку в волосы Леоноры и резко дернул ее голову назад. Хотя девушка не закричала от боли и страха, он был, тем не менее, вознагражден, увидев, как ее глаза затуманились от боли – но лишь на мгновение: пленница тут же овладела собой.
– Вот именно. Откуда тебе известно, что я собираюсь сделать? Может быть, теперь ты заявишь, что умеешь читать мысли, а, англичанка?
– Довольно просто догадаться, что… опозоренная тобой, я уже не вернусь в Кинлох-хаус. Ты готов пойти на убийство, чтобы заставить меня хранить молчание.
– А что мне за нужда в твоем молчании?
– Ты не посмеешь оставить меня в живых. Ведь, если я расскажу Диллону Кэмпбеллу правду о твоих злодеяниях, его гнев падет на твою голову.
– Не заносись, англичанка. Диллон Кэмпбелл по тебе плакать не будет, – презрительно отозвалась Флэйм.
– Он будет плакать по своим братьям, – настаивала Леонора. – Если Грэм убьет меня, Диллон Кэмпбелл потеряет свой единственный шанс спасти Саттона и Шо. Твоих братьев, Флэйм, которых ты так любишь. И этого Диллон никогда не простит Грэму, несмотря на старую дружбу.
Глаза Грэма потемнели от ярости.
– Так ты считаешь, я боюсь Диллона Кэмпбелла?
– Если не боишься, – произнесла Флэйм, тряхнув головой, – значит, ты глупец.
– Диллон никогда ни о чем не узнает.
– Вот именно. – Голос Леоноры стал еще тише, ужас и отвращение охватили ее при мысли о том, что им вместе с Флэйм предстоит вынести. – Не узнает, если в живых не останется ни одного свидетеля. Наверное, именно поэтому вам и удавалось так долго оставаться безнаказанным, да, Грэм? Вы и есть тот неуловимый убийца, перед которым дрожат жители окрестных сел.
– Нет! – живо возразила потрясенная Флэйм. – Такое трудно представить! Диллон говорит, что человек, способный на подобные злодейства, должен быть настоящим чудовищем.
Грэм скривил губы в жестокой ухмылке, не оставлявшей никаких сомнений в его намерениях.
– Ага, так я, выходит, чудовище?
– Пресвятая дева, так это правда… – прошептала Флэйм.
– Жаль тебя огорчать. – Он ухмыльнулся еще шире. – Но это правда, девочка.
– Но… зачем?
– Зачем? – Лицо Грэма исказилось от неистовой ненависти. – Затем что я тоже имею полное право на свои маленькие удовольствия, тем более что мое детство радостным не назовешь. Рос без отца, а мать рассыпала свои ласки всем, кто ни попросит, кроме сына, которому они были нужнее всего.
– По деревне ходили слухи о твоей матери, Грэм: дескать, она отдавалась любому, у кого в кармане водились деньги. Но людям было невдомек, что ты так терзаешься из-за ее распутства.
– Терзаюсь? – Он прищурил глаза. – Наоборот! Я решил пойти по ее дорожке. Я тоже распутничаю… на свой лад. И никакой Диллон не может мне помешать.
Последние слова он произнес не очень уверенно.
– За что ты так ненавидишь Диллона? – спросила Флэйм.
– Диллон! – Он сплюнул. – Я его с детства не выношу, твой драгоценный братец всегда и во всем считал себя главным. Когда мы мальчишками жили в монастыре, монахи на него чуть ли не молились. И теперь та же история – величайший воин во всей Шотландии, Роберт Брюс, так ослеплен Диллоном, что считает его кладезем всех добродетелей. – Голос Грэма задрожал от долго скрываемой ярости. – Это меня должны были направить в Англию. Женщины обожают меня. Мужчины мне доверяют. С какой стати такое важное поручение доверили грубому воину с лицом, изуродованным шрамом, доставшимся от меча англичан?
Флэйм заговорила, и ее голос немногим отличался от хриплого шепота:
– Ты называл себя другом Диллона. Ты находил кров в его доме, ты ел его угощение, ты разделял с ним горе и радость. Неужели же ты все это время ненавидел его?
– Да, я ненавидел его за то, что мне никогда не суждено стать таким, как он. А тебе, моя милая малышка Флэйм, придется разделить судьбу англичанки, уж слишком усердно ты за ней гналась.