Гарнизон крепости обновился, став боевым, сплоченным, преданным Советской власти коллективом. В конце октября 1919 года англичане направили против Красной Горки и Серой Лошади монитор "Эребус" с пятнадцатидюймовой артиллерией. Но, несмотря на превосходство в калибре, "Эребус" не смог причинить фортам никакого вреда. Сам же монитор, не выдержав их меткого огня, вынужден был убраться восвояси.
Партия укрепила командный и политический состав форта. Его комиссаром стал известный всему флоту большевик И. Ф. Сладков (впоследствии первый комиссар Морских сил республики). Батареи начали укомплектовываться моряками Красного Балтийского флота - верными делу революции людьми.
По ходатайству красногорцев 20 августа форт был переименован, получив название "Краснофлотский" - в память о тех, кто вырвал его из рук контрреволюции.
Пока шли бои под Петроградом,, пока англичане держали свои корабли в Восточной Балтике, обновленный форт не подпускал к себе врага ни с моря, ни с суши, Неприятельский транспорт, однажды сунувшийся в зону его огня, был потоплен с первого залпа. В октябре "Краснофлотский" и Серую Лошадь пытался захватить вражеский десант, высадившийся в Копорской губе. Но поддерживавшие его корабли были отогнаны точными залпами береговых артиллеристов, и десант отступил. В ноябре оба форта сыграли исключительно важную роль в отражении последнего, решительного наступления Юденича на Петроград, во время которого враг ближе всего подошел к городу.
За заслуги в отражении наступления белогвардейцев и интервентов на Петроград форт "Краснофлотский" был награжден Почетным революционным Красным Знаменем.
На полтора года замолчали орудия форта, оживая только для учебных стрельб. Но в марте 1921 года снова прозвучала команда "К бою!". В Кронштадте вспыхнул контрреволюционный мятеж. На Красную Горку легла задача принять участие в подавлении мятежа. И она выполнила ее с честью. После этих событий гарнизон крепости посетил М. В. Фрунзе. Память об этом посещении осталась ощутимой и зримой: для береговых артиллеристов была установлена военно-морская форма одежды.
Здешние артиллеристы славились своей великолепной боевой выучкой. В 1927 году, во время больших маневров Балтийского флота, на форту побывал Наркомвоенмор Ворошилов. Он высоко оценил боевую готовность артиллеристов.
В 1932 году на флотских учениях К. Е. Ворошилов и С. М. Киров с линкора "Марат" наблюдали практическую стрельбу Красной Горки. Первые же залпы тяжелых орудий накрыли цель. Всем артиллеристам была объявлена благодарность Наркома.
На протяжении всех довоенных лет форт считался ведущей частью береговой обороны. За плечами почти всех крупных командиров и политработников этого рода сил флота была школа, пройденная на Красной Горке. В разное время здесь служили генералы С. И. Воробьев, Н. К. Смирнов, И. С. Мушнов, С. М. Кабанов, А. Б. Елисеев, Н. В. Арсеньев, И. И. Дмитриев, В. Т. Румянцев.
Во время войны с Финляндией двенадцатидюймовые батареи форта наносили удары по долговременным укреплениям линии Маннергейма на Карельском перешейке. Десятки добровольцев ушли в лыжные отряды. Одним из таких добровольцев был краснофлотец А. Р. Посконкин, прославившийся в бою под деревней Муурила. Вступив в рукопашную схватку, он убил неприятельского офицера и тем самым спас жизнь своему командиру подразделения, получившему тяжелую рану. Потом он 20 километров нес его, пока не достиг расположения наших войск. За этот воинский подвиг Посконкин был удостоен звания Героя Советского Союза.
Высокие боевые награды получили и многие другие красногорцы, сражавшиеся в лыжных отрядах.
В войну гарнизон форта вступил слаженным воинским коллективом, готовым к самым серьезным испытаниям...
Неприступный редут
Утром 7 ноября я познакомился с личным составом батареи. Стоя перед строем и вглядываясь в лица бойцов, я старался подавить в себе чувство невольной озабоченности. Как-то пойдет наша совместная служба? Я не был свидетелем того, как складывался этот боевой коллектив, не проникся еще ощущением его традиций и привычек. В неизбежном процессе притирания друг к другу возможны и шероховатости, и осложнения. Удастся ли их избежать, быстро стать и частицей этого коллектива, и его авторитетным главой? По своему, хоть и не очень большому, опыту я знал, что все это далеко не праздные вопросы.
А на меня, в свою очередь, смотрело несколько десятков пар глаз изучающих, выжидающих, любопытных. Их внимание привлекла и моя общевойсковая одежда, и не очень, по-видимому, уверенное выражение лица. Казалось, они спрашивали: "Каким же ты окажешься, наш новый командир? Будешь ли ты стоить уважения и доверия или между нами останется непреодолимый рубеж строго официальных отношений? Сумеешь ли ты стать тем, кем мы хотим: не только твердым начальником, но и старшим другом, умным наставником, человеком, за которым идут в огонь и в воду?"
Преодолев минутное замешательство, я представился: назвал себя, свою предыдущую должность и место, где мне пришлось воевать. Выразил удовлетворение по поводу того, что мне доверили командовать таким заслуженным подразделением, отлично зарекомендовавшим себя еще во время боев в составе Лужского сектора. Прочитав праздничный приказ командира форта, я поздравил бойцов с двадцать четвертой годовщиной Октября и высказал уверенность, что мы ознаменуем ее новыми боевыми достижениями в борьбе с немецким фашизмом. В ответ прокатилось гулкое "ура".
Потом слово взял комиссар батареи. Он прочел выдержки из доклада Сталина на торжественном собрании в Москве и призвал сержантов и краснофлотцев приумножить усилия в борьбе с ненавистным врагом. И снова над строем прогремело "ура".
Строй распустили. Я обошел огневую позицию. Все орудия были в полной готовности открыть огонь. В глаза бросался четкий, отлаженный порядок, та внутренняя, непоказная дисциплина, без которой невозможен боевой успех.
А затем слушали по трансляции передачу из Москвы, с парада на Красной площади, слушали речь Сталина. Это вызвало изумление, гордость, дало заряд такого хорошего настроения, какого все мы не испытывали давно. И невзгоды сегодняшнего дня как-то отодвинулись под напором оптимизма, никогда не угасавшей веры в нашу победу.
Вечером Кирпичев принес в нашу комнату посылки - на каждого по одной.
- От кого?-не понял я.
- Со всей страны идут, - объяснил комиссар.- Шлют люди из тыла на фронт, в действующий флот. Балтику тоже не забывают. Вот мы и получили по подарку на каждого бойца.
Вскрыв посылку, я обнаружил в ней кусок сала, мыло, махорку, шерстяные носки, рукавички и кисет. Была туда вложена и записка, написанная круглым, неустоявшимся почерком: "Дорогой боец! Ты меня не знаешь, но это ничего. Наш папа на фронте. Он уже три месяца ничего не пишет. Мы с мамой убирали картошку, выполняли по две нормы. Сейчас работаем на Н-ском заводе и тоже даем по две-три нормы. Ты за нас не беспокойся, воюй хорошо, а мы все сделаем для победы. Может быть, наш папа ранен. Отомсти за него фашистским гадам. Женя".
Я отложил записку. Защемило сердце. С особой остротой представились мне трудности жизни в тылу, от имени которого со мной говорил незнакомый подросток Женя (кто он - мальчик или девочка, я так и не узнал). В который уже раз пришло чувство беспокойства за жену и дочку. И как хотелось скорее подать команду "К бою!".
Команда эта прозвучала на следующий день, 8 ноября. Батарея получила боевую задачу уничтожить скопление противника в деревне Керново.
К этому времени я уже хорошо уяснил себе следующее. Кольцо противника, окружившего ораниенбаумский пятачок, местами приближалось к нам километров на двадцать, местами отстояло на 24 километра. Дистанция эта не была случайной. Именно на расстояние до 25 километров могли бить 305-миллиметровые орудия снарядом образца 1911 года. Был еще снаряд образца 1928 года.