15 октября, когда противник занял тракторный завод, бойцы батареи были вынуждены отойти вместе с другими подразделениями Красной Армии на остров Зайцевский. После этого артиллеристов послали на укомплектование частей морской пехоты. А капитан Ломовцев потом командовал 214-м отдельным подвижным артдивизионом, принявшим активное участие в боях под Новороссийском.
Понятно, что все это я узнал значительно позже. А в ту пору нас, естественно, -больше всего интересовали сообщения об общем ходе боев за Сталинград. И настоящим праздником для всех было известие о переходе в наступление 19 ноября войск Юго-Западного и Донского фронтов. Свершилось то, что для многих показалось просто чудом. И уж, конечно, никто из нас не мог предположить, что артиллерийские залпы, прогремевшие в степи между Волгой и Доном в те дни, означают по существу начало второго, победного этапа великой войны.
Несколько тревожных дней пережили мы в декабре, когда немцы из района города Котельниковский начали наступление на Сталинград, спеша на выручку блокированным там войскам Паулюса. Но очень скоро стало видно, что все тревоги напрасны, что контрмеры врага не могут застать нас врасплох, что у нашего командования в достатке и сил, и средств, и воинского искусства для победного ведения операции в таком масштабе. Враг был остановлен и повернут вспять. Мы были убеждены, что ничто не сможет разомкнуть гигантские клещи, в которых оказалась неприятельская группировка. И это наше убеждение подтвердил весь дальнейший ход борьбы.
Новый год мы встречали в праздничном, исполненном оптимизма настроении. Да, было похоже, что в войне наступает решительный перелом! И уже совсем несомненным было то, что исход Сталинградской битвы скажется на положении дел под Ленинградом. По многим, едва уловимым признакам, на которые чуток военный человек, мы догадывались: и у нас готовится что-то серьезное.
Ошиблись мы в одном; события, начавшиеся 12 января 1943 года, не коснулись непосредственно Ижорского сектора и Приморской оперативной группы. В них участвовали 67-я армия Ленинградского фронта и 2-я ударная армия Волховского фронта. Начав наступление навстречу друг другу, они взломали неприятельскую оборону и 18 января соединились в районе Рабочих поселков No 1 и 5. Шестнадцатимесячная блокада Ленинграда была прорвана! Вдоль южного берега Ладожского озера образовался коридор шириною до 11 километров.
Многим нашим товарищам по оружию повезло больше, чем нам: они участвовали в операции, внесли свой вклад в первую значительную победу под Ленинградом. Участвовали в этих боях либо близко расположенные стационарные батареи, либо подвижные, железнодорожные. Активно действовали дивизионы хорошо знакомых нам командиров - майоров Г. И. Барбакадзе, Д. И. Видяева, Б. М. Гранина, С. Ф. Кудрявцева, Л. М. Тудера. Сокрушительные удары по врагу наносили крупнокалиберные железнодорожные батареи: 180-миллиметровйя батарея капитана А. К. Дробязко и 356-миллиметровая под командованием майора С. И. Жука. Помогали нашим войскам прорывать оборону противника и орудия кораблей эсминцев и канонерских лодок, и самая большая на флоте 406-миллиметровая пушка, огневая позиция которой находилась на Морском артиллерийском полигоне.
На отвоеванной у врага земле сразу же стали проводить железнодорожную колею от Жихарево до Шлиссельбурга{10}. И вот 7 февраля на Финляндский вокзал пришел первый поезд, доставивший в Ленинград продовольствие из Челябинска. С этого дня поступление продуктов и вооружения заметно возросло. В городе резко увеличилась выработка электроэнергии. Заводы стали производить больше вооружения.
Все эти изменения коснулись нас очень скоро. Как и всем ленинградцам - и гражданским и военным, нам была увеличена продовольственная норма. А благодаря запасам картошки и капусты, полученным с красногорских огородов, питание и вовсе становилось сносным. Поднялись на ноги все дистрофики.
Прорыв блокады, установление железнодорожной связи с Большой землей не только облегчили материальные условия существования ленинградцев. Это имело и громадное психологическое значение. Окрепло ощущение связи со всей сражающейся страной. И мы не раз вспоминали сентябрьское посещение А. А. Ждановым Красной Горки. Теперь были понятны и истоки его оптимизма,, и призыв больше думать о том, как разгромить врага под Ленинградом.
Нашу воинскую гордость подогревали и торжественные события, происшедшие в ту зиму. Во второй половине декабря была учреждена медаль "За оборону Ленинграда", и мы, ижорцы, согласно статуту, попадали под награждение. В середине февраля на флоте были введены погоны. Вскоре на рукавах наших кителей, на месте споротых нашивок, остались темные пятна невыцветшего сукна, а на плечах появились погоны из желтого шелка, заменявшего золотую канитель, с красными просветами и такой же красной опушкой.
Помнится, вначале было как-то очень непривычно смотреть друг на друга или на себя самого в зеркало. В облике нашем появилось что-то строго-величавое и, как тогда казалось, архаичное. Ведь погоны в нашем представлении ассоциировались с дореволюционной офицерской формой.
Впрочем, и само слово "офицер" все чаще фигурировало в военном лексиконе. Два с лишним десятка лет слово это было почти бранным. В него вкладывался совершенно четкий классовый смысл. Если офицер - то либо царский, либо белый; эти эпитеты подразумевались сами собой. С началом войны, когда речь заходила о солдатах и офицерах, то было ясно, что имеется в виду противник. Но постепенно окраска этих слой менялась. В речи официальной появилось понятие "офицер связи". А в разговорной речи наших командиров называли офицерами с оттенком возвышенным.
Мне кажется, что преодолению известного барьера в нашем сознании и внедрению этого слова в повседневный обиход в немалой степени способствовала пьеса Александра Крона "Офицер флота", печатавшаяся в журнале "Краснофлотец". Кстати, говорили, что прообразом героя пьесы - подводника, человека смелой мысли и высокой души - драматургу послужил Евгений Осипов, командир "Щ-406", переходы которой мы обеспечивали минувшим летом. Начало войны Крон провел в многотиражной газете балтийских подводников, и поэтому такая версия казалась нам вполне правдоподобной: Осипов действительно был, что называется, рыцарем без страха и упрека...
Итак, слово "офицер" постепенно приобретало у нас право гражданства, так же как на смену "красноармейцам" и "краснофлотцам" шли "солдаты" и "матросы".
Как ни велико для нас было значение прорыва блокады, это все же не снимало всех трудностей, вызванных осадой. Эшелоны с продовольствием и вооружением от Жихарево до Шлиссельбурга шли под неприятельским огнем. Враг продолжал терзать Ленинград воздушными налетами и артиллерийскими обстрелами. Причем, после непродолжительного затишья, вызванного нашим противодействием, обстрелы вновь усилились. Немцы пополнили свой артиллерийский парк подвижными крупнокалиберными орудиями, централизовали управление всеми батареями, занятыми в обстрелах. Они распыляли внимание нашей разведки, ведя стрельбу то одной, то другой группой батарей, используя ложные вспышки и кочующие орудия. Они добились немалых успехов в маскировке. Ночью использовали беспламенные заряды.
Словом, произошло то, к чему нас готовил командующий фронтом.
Наибольшей интенсивности действия вражеских артиллеристов достигли летом. С конца июня снаряды разных калибров почти ежедневно стали падать на город. Но и мы не остались в долгу. К этому времени Ленинградский фронт и Балтийский флот не испытывали нужды в боеприпасах. Огневое мастерство наших командиров и бойцов достигло высокой степени совершенства. Выросло искусство командования в подготовке сосредоточенных ударов, в организации взаимодействия артиллерии и авиации.
Теперь мы обычно начинали стрельбу не с появлением вспышек на неприятельских батареях. Разведка наша за это время еще более усилилась. Еще теснее стали ее связи с общефлотской артразведкой и с разведывательной службой фронта. На форту были известны точные координаты немецких батарей, находившихся в пределах нашей досягаемости, которые использовались для обстрелов города. И вот периодически, по приказанию командира форта, на одну из таких целей обрушивался упреждающий удар.