— Лараджин, — сказал он, наклоняясь ближе. — Я должен сообщить тебе кое-что о себе. Я…
В тот момент в библиотеку открылась дверь. Господин Тамалон Старший шагнул в комнату, затем остановился, увидев Лараджин и Тала, сидящих у камина. Темные брови поднялись, когда его проницательные глаза увидели руку Лараджин в руке у Тала. Испугавшись, Лараджин резко убрала ее и поспешно опустила юбку своей формы. Глаза старого господина сузились. Когда Лараджин поняла, что он должен думать, ее лицо покраснело.
В то время как Тал стоял, смотря отцу в глаза, Лараджин наклонила голову и начала нервно собирать шахматные фигуры назад на доску. Они продолжали падать, и вскоре черные и белые перемешались.
Тал мгновенно прочитал строгий взгляд отца.
— Отец, я могу объяснить. Лараджин… Мы…
— Тал, я хочу поговорить с тобой, — сказал Тамалон. Он использовал свой тихий голос, тот, который он всегда использовал, когда Лараджин и Тал были просто детьми, возящимися вместе по залам и очертя голову бегающими между сановников и гостей.
Краем глаза, Лараджин увидела, что плечи Тала тяжело опустились. Еще раз, второй сын разочаровал отца. На этот раз он не был виноват, но не мог объяснить почему — если хотел сохранить в тайне ее набег в канализацию.
Лараджин точно знала, что чувствовал Тал. Набравшись храбрости, она выпрямилась и встретилась глазами с хозяином, но его взгляд заставил ее замолчать.
— Оставь нас, Лараджин, — сказал он. — Настало время немного поговорить с моим сыном о самообладании.
Выражение лица Тала было смесью отчаяния и страха. В последний раз взглянув на него, Лараджин поспешила из комнаты.
— Тал и я не делали ничего плохого! — сказала Лараджин угрюмо. — Хозяин лжет, если говорит, что мы что-то делали.
Когда ее отец поднял руку, Лараджин внезапно поняла, что зашла слишком далеко. Защищать себя — это одно, но сомневаться в словах господина — это совсем другой вопрос. Она поморщилась, но осталась стоять на месте, ожидая пощечины.
Отец остановился с поднятой дрожащей рукой, заметно борясь с собой, чтобы сдержать свой гнев. Талит Веллран был добрым мужчиной, который никогда не брал кнут за все сорок лет, в течение которых он заботился о лошадях семейства Ускевренов. Хотя они с женой часто ссорились, Лараджин никогда не видела, чтобы отец бил мать. Теперь, когда он смотрел на Лараджин, его глаза пылали.
Талит посмотрел на руку, как будто бы она его предала, затем пробежал мозолистой ладонью по гладко выбритой голове. Он зашагал в расстройстве между висящим бельем, прихрамывая на ногу, поврежденную много лет назад. Старая травма беспокоила его только тогда, когда погода менялась к худшему. За закрытым окном, вечерний воздух был тихим и холодным, но Лараджин чувствовала грядущую бурю эмоций.
Они стояли в сушильной комнате среди потрескивающих жаровен и веревок для белья с сохнущими скатертями, где Лараджин складывала чистое белье. Талит пришел прямо из конюшни и все еще был одет в свой кожаный фартук. Его белая хлопковая рубашка с золотистыми и голубыми полосами запачкалась и воняла лошадьми и сеном. В отличие от домашних слуг, его работа заканчивалась в начале вечера, после кормления лошадей. Однако он часто работал до поздней ночи. Лараджин делала то же самое — за исключением того, что ее дополнительные обязанности были наказанием от господина Кейла, выполняемыми против воли, а не добровольно.
— Ты должна понимать последствия, — произнес отец напряженным голосом. Его глаза ни разу не встретились с взглядом Лараджин. — Привязанность между господином и служанкой всегда плохо заканчивается. Молодой господин непременно посчитал бы своим долгом обеспечить содержание любого ребенка от подобного союза, но внебрачный ребенок принес бы неприятности семьи Ускевренов. Ты не смогла бы исполнять свои обязанности, если бы вынашивала и нянчила младенца и…
— Это—то, что наиболее важно для тебя? — вставила Лараджин. — Неприятности господина? И мои обязанности? А правда?
Отец повернулся к ней с огорченным выражением.
— Долг иногда более важен, чем правда, — сказал он сердито. — Обязанности держат вместе домашние хозяйства — и семьи. Если бы не моя обязанность твоей матери, ты — Он внезапно остановился, как будто сказал слишком много.
— Ты больше заботишься о своих лошадях, чем о матери, — пробормотала Лараджин. — Или обо мне.
Она не намеревалась произнести это замечание так, чтобы отец его услышал. Лараджин почти повернулась, чтобы снять простыню с веревки, как отец резко развернул ее к себе.