Тамалон не смотрел на них. Он глядел ясным и твёрдым взглядом в незнакомые глаза человека, называвшего себя Перивелом Ускевреном. Не отводя взгляда, он протянул пергамент, но не претенденту, а нанятому волшебнику.
Вельвонт принял документ с улыбкой, больше напоминающей усмешку. Несмотря на то, что всё внимание в этот момент было обращено на него, он даже не попытался скрыть её.
Легкая усмешка, изогнувшая уголки губ Перивела, не дрогнула, когда он снова посмотрел на Тамалона. Он слегка пожал дюжими плечами и сказал мягко: – Принесите мне чашу.
Ухмылка, появившаяся в глазах Перивела и выражавшая настоящий триумф, сказала Тамалону две вещи: то, что это не мог быть его брат, чью злорадную улыбку Тамалон помнил очень хорошо, и то, что этот самозванец, кем бы он не был, считал, что он может доказать, что является Перивелом Ускевреном. Старший брат Тамалона, глава дома Ускеврен, с исключительным правом покупать, продавать и расплачиваться своим имуществом, был похоронен в пепле сорок с лишним лет назад.
Тамалон твёрдой рукой поставил стакан и позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого.
– Кейл, – спокойно приказал патриарх, – принесите сюда чашу.
Когда дворецкий наклонил свою лысую голову и молча повернулся, чтобы выполнить приказ, триумф в глазах Перивела загорелся ещё сильнее. Пальцы Тамалона нащупали хорошо знакомую рукоять ножа, пристёгнутого к предплечью, внутри рукава. Он по давней привычке погладил твёрдую, всегда ободряющую гладкую поверхность эфеса. Битва началась.
То, что называвший себя Перивелом Ускевреном человек знал о чаше, ничего не доказывало. Половина старых домов Селгонта слышала о существовании Глотка Ускеврена. Давным-давно она была зачарована магом Фалдинором Ускевреном, Хелемголарном Семь Молний, чтобы не давать гулякам красть его мёд. Позднее чары чаши были изменены так, что только человек из рода Ускеврен мог дотронуться до нее голой рукой и не быть немедленно сожжён.
В огне Тамалон и увидел в первый раз эту большую чашу из простого металла – точнее, сопротивляющуюся рычащему огню. Она плавала одна, тёмная и жуткая, среди гудящего огня, пожирающего Штормовой Предел. Тамалон уставился на нее в изумлении, прежде чем его двоюродный дед Роэль стремительно вырвался из дыма, чтобы унести его от огня, смерти и разрушенных мечтаний.
Чаша был одной из немногих вещей, спасённых из пепла. Она была найдена спокойно стоящей на вершине обугленной насыпи, которая прежде была комнатами слуг – и самими слугами – прежде чем они беспомощно провалились в огненный ад кладовых, находящихся ниже.
Штормовой Предел пал тогда. Он не должен пасть снова.
Так или иначе, солнечный свет, льющийся в окна восстановленной высокой галереи, никогда не казался столь же золотым как свет, который светил в окна первоначальной галереи. Тогда свет падал на карты и документы, и переписанные собственноручно Тамалоном бумаги, когда старый Нелембер преподавал тихому, наказанному сыну Ускеврена историю его семьи.
Историю семьи, которая началась где-то в другом месте — его старый наставник никогда не рассказывал где именно — но перебралась на кораблях в Селгонт, чтобы возвыситься и разбогатеть при Фалдиноре Ускеврене.
«Слишком смелые чтобы прятаться», означало семейное имя на каком-то забытом языке. Определённо, Фалдинор был по всем признакам человеком резким и сильным, ввязывавшимся в одну драку за другой и никогда не отступавшим. Он был так же хорош, как и его слово, в чем многие с восхищением убедились – некоторые за свой счёт. Фалдинор Медведь использовал деньги, поступающие от флота купеческих кораблей, курсирующего по Морю Павших Звёзд, чтобы организовывать вооружённые экспедиции к вершинам вокруг Высокой Долины, чтобы копать шахты под самыми челюстями и когтями зверей, которые сделали Штормовые Клыки — все еще опасные сегодня — такими рискованными в ту пору. Эти шахты обеспечили достаточно золота и серебра, чтобы сделать Ускевренов владельцами большей части Селгонта, и позволили Фалдинору построить себе настоящий дворец. Как человек прямолинейный, он назвал его согласно его виду: Чёрные Башни.
Тамалон родился в этом растянутом, незащищённом особняке среди садов, и наблюдал как Селгонт поглощал его земли поле за полем, рощу за рощей, ферму за ферму, наполняя семейную казну, но иссушая при этом частичку его сердца с каждой новой вырубкой и зданием. Почему его дикость началась, безумие мятежной юности, из которой он вышел, потрясённый и собранный, всего лишь за несколько месяцев до того, как огонь заявил свои права на великолепный новый дом Ускевренов?