Он опустил голову, раздражённый, но не желавший поддаться гневу. Не сейчас – возможно, в последний раз, когда он её видит.
- Я просто не могу, Тазиенна. Пожалуйста! Я не могу.
Она вздохнула и долгое время холодно разглядывала его.
- Как хочешь, Эревис Кейл. Поступай, как знаешь.
Она развернулась на каблуках и бросилась наружу. Но её шаги замедлились, пока она пересекала комнату, как будто с каждым шагом гнев девушки постепенно рассеивался. Достигнув двери, она остановилась, охваченная дрожью, не поворачиваясь к нему.
- Будь осторожен, Эревис, - сказала она, так и не повернувшись. – Что бы там ни было, будь осторожен. Позаботься об этом, как ты заботишься обо всём остальном, ладно? А потом… возвращайся.
Кейл слышал слёзы в её голосе, но не успел он и слова сказать, как она захлопнула за собой дверь и поспешила прочь.
- Прощай, Тази, - прошептал он сквозь влагу в глазах.
Заснуть удалось с трудом. Сон не принёс отдыха, и Кейл встал до рассвета.
Красный воск кровью стекал на пергамент, запечатывая письмо, и скорее всего – запечатывая его судьбу. Кейл написал его этим утром, и его лёгкий тон казался контрапунктом к тяжёлому грузу на его душе. Этой ночью, говорилось в письме. Десятый час. Погонная площадь. Минимальная охрана. Простое письмо с сообщением, которое имеет смысл только для Ривена – но его доставка изменит жизнь Кейла. Или оборвёт её. Это письмо приведёт всех в движение и сделает его выбор необратимым.
Любой выбор необратим, упрекнул он себя. Поэтому ты и оказался в таком положении.
Самые необходимые приготовления он проделал ещё до рассвета, пока Ускеврены спали. Он решил, что лучше действовать быстро, чтобы у Ривена осталось совсем мало времени на подготовку. Он без объяснений сообщил прислуге о своём предстоящем отсутствии и привёл в порядок домашние дела. Он лично приготовил карету и загрузил в неё деревянный сундук из своих покоев.
Как гроб со старым трупом, этот сундук хранил снаряжение из его прошлой жизни: волшебные кожаные доспехи, снятые с окровавленного тела соперника, Селбрина Дэла, на пристани Западных Врат; по-прежнему острые клинки, длинный и короткий, которыми он делал свою работу; смертоносное волшебное ожерелье и целебное зелье, которые подарил ему Амонт Корелин, благодарный маг. Он надеялся, что этот сундук будет заперт навечно, а его содержимое никогда больше не увидит свет, но последние события разрушили эту надежду. Старому Кейлу придётся воскреснуть.
Невесело улыбнувшись, он встал из-за стола и подошёл к мальчику-посланцу в оранжевой форме, ожидавшему у дверей.
- Отнеси это в «Чёрный олень», - сказал он, протягивая письмо. Мальчик быстро оборвал свой скучающий зевок, и его глаза превратились в монеты. Кейл подавил улыбку. – Знаешь, где это?
- Да, сэр, - ответил мальчишка, не в силах скрыть нервную дрожь.
- Хорошо. Передашь в руки бармену. Его зовут Джелкинс. Скажи ему, что это для Ривена. Всё понял?
- Джелкинс, бармен в «Чёрном олене». Для Ривена. Да, сэр.
Кейл достал сверкающий пятизвёздник из кармана и сунул золотую монету в нервную руку посланника. Малец охнул; обычно гонцы получали всего лишь серебряный ворон.
- Спасибо, сэр!
- Пожалуйста. Это всё.
- Доброго дня, сэр.
Широко улыбаясь, мальчик застегнул свою куртку, надел пару шерстяных рукавиц и поспешил наружу. Кейл решил, что улыбка продержится лишь до тех пор, пока парень не забудет о блестящей монете и не вспомнит о зловещем пункте назначения. Но он не боялся. Днём в «Олене» было безопасно. Животные выходили только ночью.
Кейл призраком скользил во мраке. Он крался сквозь сумрачные улицы квартала со складами, на поясе – длинный меч и кинжал, и это казалось удивительно – и чудовищно – правильным.
Обычно он подавлял свою тёмную сторону, но сегодня специально её освободил. Если он хочет добиться успеха, то нужен старый Кейл; убийца и вор, а не переродившийся дворецкий. Он лишь надеялся, что сможет снова разделить этих двоих, когда закончится ночь.
Он подошёл к Погонной площади с юга, остановился в одном квартале и нырнул в тень около мастерской по ремонту повозок. Перед ним возвышались высокие кирпичные склады, типичные для этого района. Широкие улицы, которые он собирался использовать, были пустыми, не считая периодических вихрей снега, поднятых сильным ветром. Он задумчиво нахмурился. Холодный месяц найтал едва ли можно было назвать разгаром караванного сезона, но всё равно казалось необычным, что улицы пустуют. В Селгонте торговля никогда не прекращалась полностью, даже самой суровой зимой, даже в такой час. Странная безлюдность улиц вызвала у него тревогу.