Через секунду он добавил — Я всегда был верен.
— И сколько «Солнц» потребуется, чтобы ты был верен кому-то другому? — Тази резко отвернулась от него. Она не могла позволить Стеорфу видеть себя такой. Это стало бы самым горьким из их поражений, а она отказывалась снова проигрывать сегодня. Глядя на то, что осталось от мальчика, она резко сменила тему. — Нужно позаботиться о прахе.
Ухватившись за возможность помочь, Стеорф торопливо сказал — Не волнуйся. Я займусь похоронами.
Он подошёл к девушке на шаг, но та не собиралась мириться. — Так ведь тебе за это платят, не так ли? Чтобы ты заботился о таких вещах и прибирал за мной? — Не дожидаясь ответа, она с отсутствующим видом подобрала кинжал и сунула за пазуху большинство свитков, которые казались важными. Сквозь пелену в сознании она понимала, что потребуется любая информация о Циредоре, которую получится собрать в ближайшем будущем. Она шагнула к двери.
— Подожди, — крикнул вслед Стеорф. — Позволь проводить тебя до дома.
— Не беспокойся, — не оборачиваясь, огрызнулась девушка. — Единственное, от чего ты должен беречь меня с этого момента — моя злость на тебя. — С этими словами она ушла.
Оказавшись на улице, Тази прислонилась к стене, прижав ладонь ко рту. Слёзы были так близко, а с ними — и череда воспоминаний о времени, проведённом со Стеорфом, о прогулках и шутках. Сейчас всё это казалось далёким, как будто воспоминания принадлежали кому-то другому. Всё, что она считала правдой, бросили ей в лицо. Теперь девушка была больше, чем просто одинока.
Каким-то образом она преодолела короткий путь по улице Сэма к Штормовому Пределу, оставшись никем незамеченной. Было бы сложно, практически невозможно, объяснить свой внешний вид — она выглядела одновременно как вор и как знатная дама. Она двигалась автоматически. Тази вошла в семейный особняк — бал закончился ещё несколько часов назад — и рухнула в первое же кресло, попавшееся ей в тёмной комнате на первом этаже. В таком полубессознательном состоянии её и обнаружил Кейл, прибиравший за ушедшими гостями. Дворецкого потрясло зрелище, которое она из себя представляла.
— Тазиенна, — воскликнул он. — Что с тобой случилось?
Зрелище, которое она из себя представляла — в крови и лохмотьях, с волосами прежней длины — потрясло его настолько, что он назвал девушку по имени.
Тази устремила мутный взгляд к его бледному облику. — Ох, Эревис, — прохрипела она. Его бледное худое лицо никогда не казалось таким дорогим, как сейчас. Но в душе пустили корни сомнения. Она остановила себя прежде, чем заговорить, и спустя какое-то время спросила, — У тебя есть цена, Кейл? Кроме той, что платит отец за твою преданность и твои услуги, у тебя есть цена?
Кейл молчал. Что-то превратило обычно весёлую девушку в нечто иное. Он не знал, как себя вести.
— Не обращай внимания, Кейл, — устало продолжала Тазиенна. — Я знаю, что ты предан нам. Но, наверное, я должна быть осторожна. Однажды ты можешь быть предан кому-то другому.
Она отвернулась от изумлённого Кейла и осторожно поднялась по главной лестнице в свои покои наверху. Сегодня ночью болели её тело и душа. Ей было всё равно, даже если кто-то увидит её такой, но никто не увидел. Для родственников и слуг было слишком поздно. Она добралась до своих покоев незамеченной.
Оказавшись внутри, она подошла к столу для одежды и рухнула в кресло с подушками, которое стояло рядом. Какая-то часть её разума знала, что следует привести себя в порядок, избавиться от крови и грязи, обрезать длинные локоны, которые лезли в глаза. Но девушка была измотана. Она обнаружила, что глядит на своё отражение в зеркале и не узнаёт женщину, которую видит. Отличия заключались не только в крови и волосах; они были намного глубже. Она вспомнила мальчика и то, как прервала его жизнь.
Двигаясь медленно, как будто под водой, она протянула руку, чтобы коснуться лица в зеркале.
Чего стоит моя жизнь? — молча спросила себя Тази.
Женщина в зеркале молчала.
ВТОРОЙ СЫН
ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ
Дэйв Гросс
Тальбот Ускеврен бежал через тёмные заросли Аркенского леса, спасая свою жизнь.
По лицу хлестали чёрные ветки, плащ цеплялся за колючки. Пугающая сила схватила плащ сзади, заставив голову болезненно запрокинуться. Застёжка вонзилась в шею, потом оторвалась вместе с плащом. Тал вывернулся и едва не упал, но его сапоги погрузились в скользкую землю, и он снова побежал. Он не смел оглядываться.
Существо почти настигло его. Тал слышал его тяжёлое дыхание, чувствовал его жар в темноте. Он представил хватку его челюстей на шее, потом прогнал мысль из головы и все свои силы направил на то, чтобы перебирать ногами.
Он мчался к единственному маяку, который видел, к яркой полосе подсвеченных луной облаков на краю леса. Если он правильно помнил, лунный свет отмечал край просеки. Он надеялся, что другие тоже сбежали и ожидали там с копьями.
Испытав прилив надежды, Тальбот сразу же врезался в толстую ветку. Удар сбил его на землю и вышиб весь дух. Его преследователь пролетел над головой, затмив собой свет луны и едва промахнувшись мимо Тала. Ветка, которая сшибла Тальбота, треснула под весом чудовища, и тварь рухнула на землю, преградив юноше путь.
Тал не мог различить его очертаний, но почувствовал сжатую, как пружина, энергию, когда оно напряглось, готовясь к атаке. Страх охватил юношу, но Тал откатился назад ровно в тот миг, как чудовище прыгнуло. Слишком медленно — и он закричал, когда спину разорвали когти.
Тал попытался броситься вправо, но щёлкнувшая пасть схватила его за руку и принялась трясти. Тальбота мотало, как соломенную куклу в зубах свирепого пса. Он рванулся во тьму, чтобы удариться спиной о промёрзшую зимнюю почву.
Он попытался встать на колени, но на голову обрушился очередной удар. В черепе взорвались искры, и юноша ощутил холодную влагу на лице. В сознании промелькнул образ его обнажившегося мозга и он широко открыл рот, чтобы закричать — но потом вдруг снова оказался на ногах, бежал и берёг дыхание.
Тал уже не чувствовал ног, а левая рука беспомощно повисла. Он бежал только благодаря силе воли, силе ужаса. Он знал, что тварь в каких-то дюймах от него, но оглядываться было смертельно опасно. Смертельно опасно, пока он находился в пределах Аркенского леса — где совомедведи, очевидно, вовсе не впали в спячку.
Должно быть Тимора, богиня, известная под именем Госпожи Удачи, услышала его невнятную молитву, поскольку Тал больше не врезался ни в одно дерево, пока не вырвался из удушающего леса.
В приступе надежды он выскочил на прогалину — только для того, чтобы осознать, что Бешаба, Дева Неудачи, тоже услышала одну из этих молитв, потому что за мраком лежала не прогалина.
Это был обрыв.
Тал перевернулся в полёте, и короткое мгновение его падения растянулось в долгий миг абсолютной ясности. Он увидел силуэт своего преследователя на фоне озарённых луной облаков. Чудовище сидело на самом краю выступа, с которого сорвался Тальбот, как будто решая, прыгнуть ему следом или нет.
- Раск! - позвал зверя грубый голос. Прежде чем Тал смог увидеть, отвернулся ли зверь или прыгнул следом, ему навстречу взметнулась тёмная земля, и юноша лишился чувств от удара.
По черепу колотила молоточком пикси, так что Тал неохотно открыл один заплывший глаз. Он попытался прогнать маленькую дрянь, но сумел только ткнуть себя в глаз. Руки были слабыми, пальцы казались толстыми и неловкими, как холодные сосиски.
Эта мысль заставила других пикси кататься от смеха у него в животе. Тал перевернулся набок и его вырвало.
Моргая, он уставился на редкую жёлтую жижу, ожидая увидеть промокших маленьких негодников, ругающихся и выжимающих шапки. Может быть, получится раздавить одного.
Но в его рвоте пикси не было, и Тал начал понимать, что размеренный стук доносится снаружи.
Он болезненно сглотнул. Мерзкий вкус во рту казался знакомым. Что за отвратное лекарство ему скормили? Сколько он спит? С усилием он перекатился на спину и заморгал, разглядывая помещение, в котором находился.
Жилище было незнакомым. Конечно, любой простой дом был не знаком наследнику семьи Ускеврен, Грозовой Предел которых считался одним из самых богатых особняков Селгонта. Вместо тёплого запаха благовоний Тал чувствовал землянистый аромат древесного дыма. Вместо богатых гобеленов он видел пучки сохнущих трав, связки чеснока, лука и других кореньев, висевшие на потолочных балках. Среди всего этого стоял плоский камин, и на трёх усохших поленьях танцевало пламя.
Грубая деревянная дверь и закрытые ставни пропускали внутрь холодный свежий воздух и тонкие лучи утреннего света. Тал сделал глубокий очищающий вдох. Даже несмотря на тошноту, было прекрасно чувствовать себя живым, и ещё лучше было то, что из этой охотничьей экспедиции, обернувшейся полной катастрофой, его спас кто-то кроме отца. Лучше уж он будет выздоравливать в доме дровосека, чем признает своё фиаско.