Прежде чем он успел шевельнуться или что-то произнести, молитва закончилась и жрец поднял плоские ладони к сводчатому потолку. В напряжённой тишине все с нетерпением смотрели на него.
- Нет, - обращаясь ко всем присутствующим, сказал жрец, стараясь не смотреть на лорда Ускеврена. - На ней нет недавних заклинаний, только древние чары — удивительно сильные по прошествии стольких лет.
- Я позабочусь, чтобы чашу проверил старший хранитель знаний Яннатар из Санктума, - сухо заявил Тамалон, упомянув селгонтский храм Огмы, - и пускай он рассудит.
Он не дал гостям времени на возражения и протянул руку, чтобы поднять чашу.
Когда его пальцы сомкнулись на знакомом кубке, тот вспыхнул ярким пламенем.
Изумлённый глава дома Ускеврен отдёрнул обожжённую руку, вскрикнув от боли, и человек, назвавшийся Перивелем Ускевреном, встал со стула с широкой усмешкой победителя.
- Вот мы и узнали, кто из нас — настоящий самозванец, - почти весело заметил он. - Ты мне не брат, и тебе с твоими отродьями здесь не место. Этот дом принадлежит мне.
Сопящее, свистящее существо на кровати казалось скорее ящером, чем человеком. Все его волосы сгорели, и там, где должно было находиться лицо, скрюченными, покрытыми волдырями листами висела обожжённая плоть. Только два злых карих глаза подсказывали Тамалону, что это — его двоюродный дед Роэл.
Хрипы в этом тяжёлом дыхании подсказали ему ещё кое что: двоюродному деду недолго осталось.
Взгляд устремился к Тамалону, как два меча, вонзившихся в его внутренности и поднявшие беспомощного в воздух.
- Пообещай мне, - раздался ужасный сырой рык. Роэл больше не мог разговаривать иначе. Голос сломался и задрожал на втором слове.
- Всё, что в моих силах, дядя, - быстро ответил Тамалон, склонившись к умирающему, чтобы тот видел, что его слышат.
Роэл больше не был тем обаятельным ревущим медведем. Он вернулся в Штормовой Предел и пробился через огонь, разыскивая выживших — напрасно — и вернулся таким.
Роэл напрягся, чтобы сесть, вцепившись в беззвучную, мертвенно-белую даму, стоявшую у кровати. Его крупные ладони превратились в костлявые, загнутые когти. Их слабая дрожащая хватка должна была причинять Тескре ужасную боль, пока их владелец садился в кровати, но женщина не издала ни звука и покачала головой, когда Тамалон попытался помочь Роэлу. Беззвучные слёзы как дождь сыпались на простыню, над которой она стояла.
- Верни Ускевренам былое величие, - прорычал Роэл. - Богатство... влияние... уважение!
На какое-то время его одолел приступ кашля. Он нетерпеливо затряс головой. На останках лица блестел пот от его жутких усилий.
- Не трать время... как я... понапрасну.
- Дядя, я верну семье её славу, - с жаром ответил Тамалон. - Клянусь в этом.
- На Пылающей чаше? - выдохнул Роэл.
Тамалон решительно закивал и бросил безумный взгляд на стоявших у двери слуг и сказал:
- Принесите...
Когтистая ладонь сомкнулась на его руке и сжала до синяков.
- Нет... времени... - прохрипел Роэл. - Дай мне... поцеловать Тесси...
Дама быстро наклонилась к нему, но свет в этих пылающих глазах угас раньше.
Когда голова Роэла упала, Тамалон увидел на этих сгоревших губах последнюю свирепую ухмылку.
- Правильно ли я всё понимаю? - осторожно сказал законодатель Селгонта, пытаясь не глядеть в разгневанные лица солдат, нависшие над столом. - Эта чаша показывает окружающим, кто настоящий Ускеврен, а кто нет?
- Так и есть! - триумфально пророкотал Перивель. - Этот кубок наделён магией, которая старше любого из присутствующих. Он загорается огнём, если коснётся кожи того, в ком нет настоящей крови Ускевренов. Такие чары наложил на него мой предок Тобеллон после гибели мага Хелемголарна. Узрите!
Все взгляды в комнате проследили за его жестом, указывающим на простой крупный кубок, стоящий на столе. На чаше не осталось и следа, огонь пропал.
- Да не коснётся его рука самозванца, - сказал Перивель, бросив на Тамалона многозначительный взгляд. - Пускай кубок спит и ждёт. Только отпрыски дома Ускеврен могут дотронуться до Пылающей чаши, не пробудив её огонь.
- Только настоящие потомки Ускевренов могут коснуться чаши, не обжёгшись? - медленно повторил законодатель Локрин вопросительным тоном. Он бросил взгляд на Перивеля, получил кивок и медленно повернул голову к Тамалону.
Глава дома Ускеврен тоже кивнул, неторопливо и подчёркнуто.
Законодатель прочистил горло и посмотрел на чашу.
- Что ж, - медленно сказал он. - Похоже...
Его голос затих, как рог, в который перестали дуть. Его челюсть отвисла. Повернулись головы, чтобы проследить за его изумлённым взглядом, и тут и там по всему залу отвисли прочие челюсти.
Горничная, которая молча протирала пыль, только что шагнула вперёд, чтобы взять чашу. Теперь она сосредоточенно тёрла её изношенной тряпкой, ворочая кубок над столом голыми руками. Из чаши не поднялось даже намёка на пламя.
Люди за столом долгое, напряжённое время смотрели, как она протирает чашу, как будто не замечая их внимания, а потом законник снова пошевелился.
На этот раз, его взгляд был направлен на соседей по столу — и был этот взгляд враждебным.
- Мы сидим за столом одного из самых влиятельных купцов города, - холодно сказал Локрин, - и пытаемся отплатить за его гостеприимство, отобрав дом — я десятки лет наблюдал, как он покидает и возвращается в этот дом ради успешной торговли — заявляя, что он не тот, кем считали его в Селгонте все эти годы.
Законодатель выдержал мгновение ледяного молчания, прежде чем быстро добавить.
- Я считаю — и провозглашаю так словами, которые готов повторить перед лордом мудрецом Пробитером и самим хулорном, что прежде чем выдвинуть такие серьёзные обвинения, необходимо доказательство посерьёзнее, чем огонь, который может или не может при необходимости рожать эта чаша. Сембией управляет закон, и так будет всегда. Я сказал.
Он тяжело опустил руку на стол. Как будто в ответ, кубок поднялся в воздух на голову над графинами и выплюнул быстрый нимб пламени.
Среди наблюдавших за происходящим слуг пробежал шепоток, и Тамалон позволил себе улыбку облегчения. По крайней мере, несколько трюков с чашей с использованием кольца на его левой руке, которым научила его Тескра, по-прежнему работали.
Так что Ускеврены ещё какое-то время поживут в Штормовом Пределе. Как минимум до тех пор, пока в них не вцепится этот самозванец — или какой-нибудь другой заговор.
Тамалон Ускеврен улыбнулся гостям пустой улыбкой, опустил взгляд на холодное неподвижное тело Кордриввала Имлета, распростёршееся на ковре — о, он послал за целителями и готов был хорошо заплатить за воскрешение, но знал, что уже слишком поздно, и всё будет напрасным — и молча пообещал себе кое-что. Это обещание не позволит спокойно спать в грядущие ночи любому потомку дома Талендар, дома Соргил или любому, кто притворялся Перивелем Ускевреном.
Поскольку весь Селгонт знал, что Тамалон Ускеврен — человек слова, человек, который следит за тем, чтобы держать все свои обещания.
МАТРИАРХ
ПЕСНЬ ХАОСА
Ричард Ли Байерс
1370 г. по Л.Д.
У Шамур Ускеврен разболелась голова уже во время первой сцены. Увертюра, с её неожиданными диссонансами и неровным, переменчивым темпом, сама по себе была тяжёлой, но теперь, когда исполнители в своих химерических костюмах начали петь, опера стала откровенно неприятной. И лирика арий, и развернувшееся перед публикой в амфитеатре действо были абсолютно бессмысленными, и несмотря на это, Шамур — худощавая пепельная блондинка с блестящими серыми глазами — не могла стряхнуть с себя странное чувство, что у истории есть суть — подобно непристойной шутке, которую она никак не могла понять.
«Прекрасно, просто прекрасно», кисло подумала Шамур. Она наконец сумела вытащить свою непокорную дочь на подходящее молодой леди представление, однако оно обернулось одиозным испытанием. Она покосилась налево, чтобы проверить, насколько явно морщится и ёрзает Тазиенна на гладкой поверхности белой каменной скамьи.
Миловидная молодая женщина с яркими зелёными глазами, волосами цвета вороньего крыла, коротко обрезанными в самой нелестной из возможных причёсок, облачённая в чужеземный красный кормирский корсет и платье, Тазиенна действительно не скрывала своей скуки. Она позорила себя и семью, постоянно провоцируя окружающих. Шамур набрала воздуха, чтобы пристыдить Тази, затем заметила плотного седовласого вдовца, сидевшего позади дочери.
Шамур знала Дарвуса Берента, как знала наперечёт каждого члена всех лучших семей Селгонта. Она могла бы поклясться, что престарелый купец был человеком флегматичным и безвредным, как старый вол, давно привыкший к упряжке. Однако сейчас он тяжело дышал, а его пухлые пальцы нервно поигрывали украшенной самоцветами рукоятью кинжала. Его спутница, грудастая девица, достаточно юная, чтобы приходиться ему внучкой, была недовольна отсутствием внимания к собственной персоне и награждала мужчину мрачными взглядами.