Поэтому я спросил:
– Сколько у вас в бумажнике денег?
Лизун попытался было возмутиться, но он прекрасно понимал, что у него появилась возможность выпутаться из неприятного положения.
– Понятия не имею. Может, пара сотен.
Как бы не так, дерьмо собачье. Адвокаты и бухгалтеры всегда точно знают такие вещи. Обычно они рассовывают по карманам по несколько купюр, свернутых в трубочку, на случай, если вдруг их вечер закончится с какой-нибудь настырной танцовщицей или проституткой. Я не сомневался, что этому типу наверняка известно, сколько наличных его больная мамаша прячет у себя под подушкой.
– Давайте три сотни, – сказал я. – Для официантки, и я забуду про самооборону.
Адвокат отшатнулся от меня.
– Три сотни за то, что я ее лизнул? Господи Иисусе!
Я знал, что он не станет особо кочевряжиться. Иначе ему придется объяснять своим высокопоставленным клиентам, как так получилось, что ему начистили морду в низкопробном казино, где углы ковров покрыты плесенью, а чтобы спустить воду в туалете, нужно дернуть за цепочку.
Лизун принялся рыться в бумажнике, словно деньги сопротивлялись и не желали покидать свое тепленькое местечко, поэтому я вырвал его у адвоката, слегка сжав при этом его мягкие пальцы.
– Давайте я вам помогу, сэр. Вы весь дрожите.
Он совсем не дрожал, но я хотел внедрить в его сознание мысль, что он должен. Этому меня не учили в школе охранников. Перед моей второй командировкой армейский психолог дал мне несколько советов о том, как следует действовать в конфликтных ситуациях.
Я вырвал у него бумажник, чтобы побыстрее от него избавиться, но еще мне хотелось взглянуть на его визитку. Всегда полезно иметь более подробную информацию о скандальных клиентах, да и они пусть знают, что им не скрыться. Имея визитку, я смогу найти его жену, и пусть тогда перед ней оправдывается. Его обезьянья голова будет лежать на тарелочке, и никакой суд не сможет предъявить обвинение тому, кто это сделает.
Я отсчитал шестьсот пятьдесят долларов и бросил ему бумажник.
– Ладно, мистер Джарид Фабер, – сказал я, взглянув на визитку, – с этого момента вам запрещено появляться в «Слотце».
Фабер что-то проворчал про то, что ему плевать, и, если честно, я его понимал.
– Мы благодарим вас за то, что вы нас посетили, и просим поискать развлечений в другом месте. – В общем, стандартное «убирайтесь и больше не возвращайтесь».
– Ты совершаешь грубую ошибку, Дэниел, – сказал Фабер, однако я так часто слышу эти слова, что их можно будет выгравировать на моем надгробном камне. – У меня в городе имеются очень серьезные друзья.
– У нас у всех имеются серьезные друзья, – сообщил я ему и удивил самого себя, добавив к этим словам весьма остроумное замечание: – У меня есть армейский дружок, который не улыбался со времен операции «Буря в пустыне».
Впрочем, никто не оценил моей шутки, а Фабер пробормотал что-то вроде: «Да пошел ты». Значит, в этом адвокате еще остался намек на боевой дух, и я решил его растоптать.
– Неси свою задницу домой, – прорычал я, – а иначе я тебе так врежу, что ты будешь подавать на меня в суд с того света.
Звучит неплохо, но слегка попахивает Голливудом. Я уже использовал эту фразочку пару раз, так что Конни, услышав ее, едва сдержала стон.
Я сжал кулак для доходчивости, и Фабер принял мудрое решение отвалить. Впрочем, он из тех, кто не умеет красиво проигрывать, поэтому уже от двери швырнул Конни еще две сотни.
– Держи, – ядовито заявил он, – сделаешь себе новые сиськи.
Я сдвинулся с места, как будто собирался ему врезать, и он быстро исчез, только дверь хлопнула за спиной. Мне очень хотелось хорошенько его отделать, но по опыту я знал, что особой радости мне это не доставит. Поэтому я проглотил инстинктивное желание с ним разобраться, словно горькую пилюлю, изобразил на лице похоронное выражение и повернулся к Конни.
– Ты в порядке?
Та, опустившись на колени, пыталась достать пятьдесят долларов, которые улетели под диван, когда Лизун хлопнул дверью.
– Да пошел он, Дэн. Этого хватит, чтобы заплатить няне за две ночи.
Я приподнял диван ногой, чтобы она смогла достать купюру и не перепачкалась в дерьме, которое там собралось.
– Это пропавший презерватив Аль Капоне? – попытался пошутить я.
Но Конни расплакалась. Может, шутка не получилась, но, скорее всего, урод Фабер стал последней каплей, поэтому я обнял ее за плечи и помог подняться. Конни принадлежала к числу девушек, которых мужчине хочется защищать: очень красивая, будто из какого-то фильма пятидесятых; ее волосы, как у Риты Хейворт, при ходьбе струились по спине, точно лава по склону горы, а большие зеленые глаза все еще хранили тепло, несмотря на гнусную работу и еще более гнусного бывшего мужа.