В перечисленных выдержках весь арсенал Мельникова для обоснования его обвинения по адресу богословия Церкви в латинстве, протестантстве и атеизме. Доказывает ли, однако, вся эта искусственная подтасовка отрывочных фраз то, что хочется автору? Конечно, нет. Можно ли отдельными фразами, не вникая в дух сочинения, навязывать автору то, чего он, может быть, и не хотел доказывать, так ведь и Священное Писание можно цитировать для любой тенденции. Кто читал перечисленные сочинения, а не фразы только из названных Мельниковым авторов, тот, конечно, хорошо знает, что эти авторы в большинстве названных своих сочинений лишь скорбят о дефектах в некоторых сторонах церковной жизни и в постановке школьного богословия и при том у частных его представителей; о том, что защищая православие, например, от латинства и протестантства, школьно-богословская мысль, пользуясь аргументами одного против другого, до некоторой степени иногда становилась на сторону то того, то другого, что следовало бы не увлекаться подражанием западному богословию... Но подвергая критической оценке направление и дефекты частных представителей школьного богословия, и современной церковной жизни, перечисленные и им подобные авторы выражают при этом пожелание, чтобы представители Церкви занялись обновлением и утверждением богословской мысли. Мы видим их заботливость о Церкви, желание усовершить богословствующую мысль и некоторые стороны церковной жизни, а вовсе не поиздеваться над Церковью и осудить ее, или отпасть от нее подобно Мельникову и его компании. Такое критическое отношение к себе и своей богословской мысли есть залог совершенства, свидетельство о духе живе в Церкви, а самоуверенность, проявляемая расколом и писателями, подобными Мельникову, угрожает лишь вымиранием уже давно окоченевшему обрядоверию. Они, конечно, отнюдь не считают за указанные ими недочеты не только саму Церковь еретичествующею, но даже и критикуемых ими богословов. Мельников же из перечисленных им фраз выводит: что а) „богословие господствующей Церкви объеретичилось латинством (стр. 2) и уже более 200 лет лишено чистоты православия", б) что „предки теперешних „богословов" и „православных" утеряли чистоту веры ранее петровского периода, и еще во времена никоновских реформ перестали быть православными" (стр. 3): в) что „все богословские книги господствующей церкви наполнены латинскими и протестантскими заблуждениями" (стр. 7), г) что „в академиях нет ни догматического, ни нравственного единения с древнею православной церковью" (ibid.), д) что „все академические лекторы в чем-либо еретичествуют" (7 стр.) и что, наконец, е) „бесспорно и единогласно будто бы установлено, что богословие господствующей Церкви и по духу своему и по общему направлению и по отдельным пунктам неправославно и даже атеистично" (9 стр.). Однако не только названные Мельниковым пастыри и духовные писатели, но даже Свенцицкий не решился сделать подобных выводов из своих фраз и никто из них не указал ни одной ереси в богословии собственно церковном, как разделяемом всею Православною Церковью. Наоборот, латинство, протестантизм, а тем паче атеизм общий церковный голос православия строго осуждает. Не сделал этого в данном случае и Мельников, а всего правильнее было бы ему указать латинские и другие мысли именно в богословии православной Церкви и ее символических книгах, а не довольствоваться фразами общего характера из писателей-публицистов освободительного момента, когда все огульно и безосновательно у нас бранили и заподозревали.
Вообще, делать подобные Мельниковским обобщения на основании отдельных выражений значит открыто заявить, что надлежащая доказательность автора отсутствует, и тем самым подрывать с самого же начала доверие ко всему сочинению.
II.
Впрочем вторая глава ― „Еретичность символических книг" ― есть как бы частная иллюстрация к общему положению Мельникова, намеченному в I главе, и, следовательно, служит как бы фактическим обоснованием общих обвинений I главы.