Американцы звонили по телефону и задавали только три вопроса:
— Сколько спален? Какая цена? И какой адрес?
Земляки оказались более разговорчивыми. Они хотели знать сколько наличными, а сколько в кредит, что растет в саду, милые ли соседи, как далеко до русской церкви и, поговорив с полчаса, грустно сообщали:
— Собственно, мы хотели бы купить домик совсем дешевый. Тысячи за три, ну — за пять… Так что ваш не подходит.
Или говорили, что всё им очень нравится, но еще рано: муж выходит на пенсию только через два года и тогда они обязательно купят.
Мы благодарили и просили как-нибудь заехать, посмотреть. Очень будет приятно познакомиться.
Американцы осматривали дом деловито, не выражая громко своих чувств. Мужчины больше интересовались подвалом и гаражем, женщины шли прямо на кухню и лицо их принимало обидное выражение. Кухню придется переделать в холливудском стиле. И ванную тоже… Не знаю, мы очень любили нашу кухню и считали ее вполне приличной, а ванна служила нам верой и правдой. Не холливудская, но купаться было удобно и приятно.
Однажды приехала американка, заявившая, что это — именно такой дом, о котором она мечтала всю жизнь. Всё замечательно!
— Конечно, добавила покупательница, нам придется заменить окна. Мы любим громадные окна. Кухню и ванную сделать новую. На террасе надо сорвать пол и заменить его цветными плитами. Потолки, конечно…
Через десять минут от дома остались лишь голые стены и то, в глубине души я сомневался, пощадит ли их покупательница. В конце концов я робко спросил, для чего ей дом, который она всё равно хочет разрушить? Она удивленно на меня уставилась и ответила:
— Нет, что вы… Тут всё прелестно и нам очень нравится. Но мы только переделаем по своему вкусу.
Дама ушла и больше я ее не видел. Заглянул священник-адвентист и сказал что дом, собственно, его не интересует, — у него есть квартира при церкви. Интересует его спасение моей души. Священник пришел утром, остался на завтрак, потом мы пили четырехчасовой чай. Он всё время говорил… Я не стал адвентистом, адвентист не купил моего дома, но расстались мы друзьями.
Наибольшее оживление и элемент неожиданности вносили в нашу жизнь земляки. Приезжали они большей частью без звонка и без предупреждения, в самое неподходящее время дня, и у каждого был свой подход к покупке недвижимого имущества.
Помню одного, он приехал в проливной дождь в ужасной разбитой машине, крыло которой было подвязано проволокой. Остановился перед домом и, не выходя из машины, начал на него смотреть, как зачарованный.
Прошло десять минут, двадцать. Человек всё сидел за рулем и смотрел. Наконец, нервы мои не выдержали. Я вышел на крыльцо и окликнул его. Это был русский, но почему-то он упорно говорил со мной на плохом английском языке. На предложение войти внутрь он кивнул головой, потом долго и тщательно вытирал ноги и, наконец, с опаской открыл дверь… Ходил из комнаты в комнату, постукивал в стены, открывал шкафы, — всё делалось серьезно и деловито. Добравшись до кухни он вдруг сказал:
— Китчен нот мадерн!
Тут уж я не выдержал и, перейдя с английского на язык родных осин, спросил:
— А зачем вам, собственно, «модерн»? Вы посмотрите на себя, — вы сами «модерн»? Вам на вид лет шестьдесят, а дому только тридцать. Стало быть, он в два раза моложе вас.
Покупатель посмотрел на меня, обиделся и тихонько вышел. Сделка не состоялась.
А другой, вероятно из той же категории, позвонил и справился о цене. И когда я назвал довольно скромную цифру он хладнокровно сказал:
— Ну, держите для себя!
И повесил трубку… Бывало иначе. В Нью-Йорке на квартиру к нам явился старичок, справился о цене и сразу вынул задаток.
— Да вы дом видели?
— Нет. По описанию подходит.
— По описанию покупать нельзя.
— Если вам подходил, — значит и нам подойдет.
Задатка я не взял, но мы условились, что он приедет посмотреть в Лэйквуд. Так он, конечно, и не приехал.
Явилась однажды семья: муж, жена и мамаша… Я знал, что семья эта живет в более чем скромной квартирке, и молодым людям дом, как будто, понравился. Но мамаша была неумолима. Осматривала, сокрушенно качала головой и, под конец, выйдя на улицу, сказала:
— А ведь домик-то оседает.
Признаюсь, я не на шутку испугался, — к этому времени у меня уже выработалась психология затравленного зверя. Построен дом три десятка лет назад, крепко стоит на фундаменте, но вдруг мамаша что-то заметила, ускользнувшее от моего внимания.
— Где оседает? — спросил я с легкой дрожью в голосе.