По дорожке к ней шел марокканец. Смутно она понимала, что его приход повлечет за собой что-то неприятное, но на какой-то миг отказалась об этом думать. Провела рукой по волосам, растрепанным ветром, и постаралась сосредоточиться на пансионе. У мистера Ричмонда разбилось зеркало, Брахиму в кладовке нужно заменить лампочку, в прачечной надо поискать пропавшую майку Боба, поймать Педро, пока не уехал на «универсале» в город, и напомнить, чтобы заглянул в консульство и подвез мисс Питерс, которую они пригласили к чаю.
Марокканец в драной джеллабе, трепетавшей на ветру, выступил из тени ближайшего эвкалипта. Миссис Каллендер раздраженно вскрикнула и обернулась к нему. Человек был стар и нес в руках корзину. Хозяйка вспомнила его по прошлому году — она покупала у него грибы. И вспомнив, невольно перевела взгляд на усохшую руку, державшую корзину, и увидела то, чего ждала: шесть смуглых пальцев.
— Уходи! — пылко вскричала она. — Cir f'halak!
Стремительно развернувшись, она побежала по дорожке к своему коттеджу, что прятался в саду ниже по склону. Не оглядываясь, захлопнула за собой дверь. В комнате пахло инсектицидом и отсыревшей штукатуркой. С минуту миссис Каллендер постояла у окна, с опаской вглядываясь в тропу, что вилась меж кустов наверх. Затем, осознав некоторую нелепость ситуации, задернула шторы и принялась стирать макияж. Как правило, утром все происходит само собой; опасаться следует часов после полудня, когда день начинает клониться к ночи, а она больше не доверяет себе, абсолютно не уверена в том, как может поступить дальше, какая невообразимая мысль придет ей на ум. И снова она выглянула между штор на залитую солнцем дорожку, но там никого не было.
За несколько месяцев в Испании он совсем не отдохнул: по горло насытился робкими обещаниями во взглядах поверх раскрытых вееров, ему осточертели мантильи, распятия и хихиканье. Здесь, в Марокко любви если и недостает утонченности, она, по крайней мере, откровенна. Паранджи на лицах его не тревожили — он уже давно научился распознавать под ними черты. Рискуешь только с зубами. А по глазам он умел читать как по писаному. Если они проявляли какой-то интерес, то выражали его явно, без всяких чопорных околичностей, которых он терпеть не мог.
Над грядой густых туч сумеречное небо горело неистовой синевой. Он свернул в людный туземный квартал. Багаж отправился в пансион «Каллендер» таксомотором, а сам он договорился ехать на «универсале» мистера Каллендера, когда тот перед самым ужином покинет рынок. Так ему удастся хоть полчаса побродить по медине — бесцельно, руки свободны. Он свернул на рю Абдессадек. Фигуры в накидках на головах переходили по всей улице от прилавка к прилавку, их руки плели замысловатые восточные жесты, а голоса напряженно звенели, не сходясь в цене. Все это очень знакомо мсье Ройе и очень успокаивает. Здесь снова дышится легко. Он медленно взошел на холм, пытаясь припомнить тот фрагмент некогда читанного и любимого: «Le temps qui coule ici nʼa plus dʼheures, mais…»[51] Дальше этого места в следующую строку он перейти не мог. Свернув на улочку поуже, он вдруг погрузился в ошеломляюще густой аромат жасмина, переливавшийся из-за ближайшей стены. Мсье Ройе какое-то мгновение постоял под склонившейся ветвью смоковницы, росшей по ту сторону, и медленно, вдумчиво стал вдыхать аромат, все еще надеясь перешагнуть строчку, говорящую о времени. Жасмин поможет. Вот, уже подступает: «mais, tant le loisir…»[52] Нет.