Фактически же то, что Лидия и Бертон знали по опыту, очень многие чувствовали инстинктивно. Повсюду, на улицах и в переулках, на крышах и за запертыми дверьми, постоянно висело беспокойство. Город понимал — что-то надвигается. Неожиданностью могли стать разве что мелкие детали.
Эрих чувствовал происходящее будто зуд, который не знаешь как унять. Он сидел на крошащемся бетонном бордюре и выстукивал пальцами здоровой руки по колену. По улице спешил обычный поток — пешеходы, велосипеды, широкие голубые автобусы. Воняло. Канализация здесь лежала близко к воде и часто ломалась. Чуть дальше по улице стайка детей играла в некую сложную игру со связанными в сеть гарнитурами, размахивая руками и ногами в фазе или противофазе друг с другом. Тимми стоял на тротуаре и щурился на небо. За ними, в старом железобетонном жилом комплексе, обосновался лагерь сквоттеров. Там же, в самом сердце, в запертой квартире работала подключенная к сети специальная дека Эриха, готовая создать новую личность, от регистрации рождения с образцами ДНК до старых постов в лентах, как только появится клиент. Если появится. Она опаздывала на пятнадцать минут и на самом деле уже сидела под стражей, хотя им-то откуда было знать.
Тимми хмыкнул и ткнул вверх пальцем. Эрих посмотрел. Высоко-высоко в бездонной синеве горела звезда, огненный хвост толкал корабль прочь из атмосферы. Над горизонтом бледно сиял месяц, сеть городских огней пересекала терминатор.
— Транспортник, — сказал Эрих. — Всякую ерунду, которая не боится перегрузок, поднимают на реактивной массе.
— Знаю, — сказал Тимми.
— Никогда не думал сам подняться?
— На кой?
— Не знаю, — сказал Эрих, высматривая на улице клиентку. Он видел фото: высокая кореянка, голубые волосы. Кем она была раньше, его не заботило. Бертон сказал сделать из нее нового человека. — Например, поссать из окна, пусть там внизу думают, что дождик пошел.
Тимми вежливо усмехнулся.
— Я бы так и сделал, если б мог. — Здоровой рукой Эрих изобразил взлетающий корабль. Вжух. — Поднимаешься из колодца и на хер отсюда. Туда, где всем насрать, кто ты, пока у тебя получается делать дело. Реально, там же, наверху, чертов дикий запад. Нужен тебе Томбстоун, Аризона, девятнадцатый век? Ну так дуй на Цереру, там все это живет и здравствует. По крайней мере, я так слышал.
— Так чего сам тогда не рванешь? — спросил Тимми.
В других устах вопрос прозвучал бы пренебрежительно. В словах Тимми слышалось лишь некоторое любопытство. Вот это, в числе прочего, Эриху в нем и нравилось. Его почти ничего, казалось, не задевало глубоко.
— Отсюда? Не получится. У меня даже регистрации рождения нет.
— Можешь рассказать им, — ответил Тимми. — Они постоянно людей регистрируют.
— Ага, а потом отслеживают, контролируют, сажают на базовый до самой смерти. Учиться на кого-нибудь меня по любому не возьмут. Очередь восемь-десять лет. Пока дождусь, уже по возрасту не пройду.
— Ты ж можешь сам себе регистрацию слепить, разве нет? — спросил Тимми. — Построй новую личность, поставь в начало очереди.
— Может быть, — сказал Эрих. — Где бы только взять пару лет, чтобы все сделать красиво, как я для Бертона разложил. Вот он может с моими документами куда угодно свалить.
— Ну так а сам-то чего не рванешь? — спросил Тимми снова, с точно той же интонацией.
— Видимо, не так уж и охота. К тому же мне и без того есть чем заняться, да? Чего ж она, сука, не идет-то?
Эрих не замечал, что всегда начинает задавать вопросы, когда хочет сменить тему. Он бессознательно сжал в кулачок больную руку. Тимми кивнул и посмотрел вдоль улицы, ища глазами клиентку, которая не придет.
Они провели на этих улицах большую часть жизни. Бизнес, использующий проституток и их нелегальных детей, занимал второе место в городе как источник незарегистрированных рождений. Больше насчитывалось только у радикальных религиозных течений. Никто не знал и не мог знать, сколько незарегистрированного народу влачило существование на задворках общества Балтимора, сколько прожило и умерло невидимыми для обширных ооновских баз данных. Эрих знал с сотню таких, рассеянных среди законопослушных граждан, словно члены тайного общества. Они собирались в заброшенных домах, в сквотах, торговали на сером рынке нелицензионными услугами и использовали эту своеобразную анонимность там, где она приносила больше пользы. Глядя вдоль выщербленной улицы, Эрих сходу мог насчитать троих-четверых, кого он знал лично и кто для большой мировой машины был призраком. С ним и Тимми полдюжины. Сидят тут, дышат воздухом, пока орбитальный транспорт размечает небо золотом и чернью. В каналах стояла застарелая вода, тротуар усеивали черные пятна жвачки и смолы, все кругом пропахло мочой, гнилью и океаном. Эрих смотрел в небо с тоской, которую сам ненавидел.