Рыжие волосы блестели, словно огонь в закатном солнце и занавесили нас от окружающих, его лицо было уже так близко, а в его глазах плескалось что-то темное и жадное, хотя брови еще были сложены жалостливо, как у провинившегося ребенка. Руки уже не держали нежно лицо, а удерживали за шею, будто предостерегая от попытки дернуться.
Я сглотнула вязкую слюну, понимая, как сильно бьется моя кровь в жилке прямо под его пальцем. Чувствуя как непроизвольно напрягаются бедра.
И больше всего хотелось вплести пальцы ему в волосы, дернуть на себя и поцеловать самой, крепко, жадно, чтоб не наглел; покусать, чтобы он опять посмотрел на меня тем с тем беззащитным выражением, но уже по другой причине… Что-то он там говорил про прийти ко мне домой?..
Я едва прикоснулась своими губами к его и…
— Смотри, ну что за развратники! — вдруг плюнула в нас брезгливым взглядом какая-то проходящая мимо старушенция.
Рядом с ней шла девушка с невыразительной внешностью, но с очень выразительной завистью и тоской на лице. Ее строгое скучно-коричневое платье закрывало столько кожи, сколько было возможно, чтобы она еще могла дышать и смотреть, но уже точно не смогла расстроить бабулю.
— Молодежь нынешняя… Ни стыда ни совести! Потаскуха! — фыркнула мне напоследок… моя спасительница!
— Простите, госпожа, у моей совести страстный роман с противоестественными наклонностями! — виновато крикнул Виль на всю улицу, заставляя старую женщину возмущенно взвизгнуть.
К счастью, ее внучка буквально волоком оттаскивала ее от нас подальше, видимо представляя, с какой страстью могли сцепиться языками брюзгливая старость и дерзкая молодость.
Я же старательно успокаивала сердце. Интересно, граф перед всеми так извиняется? Он повернулся ко мне с лицом, не выражающим ничего, кроме спокойной веселости, и от этого хотелось это лицо ему расцарапать. Ну, нет! Тут главное не показать ему, насколько расшалилось сердце от его манипуляций.
Я безмятежно улыбнулась ему в ответ, резко ухватываясь за оборки жабо и дергая на себя. Наши губы почти соприкоснулись и от этого опять томительно сжалось что-то внизу живота, но, собирая волю в кулак, я прошипела ему прямо в губы, выливая всю злость от того, что он так нагло и неосторожно, будто проходя, разжег желание, которое с самого начала даже и не думал успокаивать!
— Слушайте сюда, Ви-и-иль, давайте я обрисую вам перспективы, — я снова сглотнула слюну, чтобы голос так не хрипел, — Если в десять утра в ближайший же мой рабочий день вы не появитесь на пороге моего кабинета, готовый работать день и ночь на благо отечества… Я пойду к королю на отчет и упаду там в обморок от усталости. А потом, когда меня спросят, что случилось, после того, как меня немного поуговаривают, со слезами на глазах расскажу, как вы скидываете на меня всю работу. Или может быть мне упасть в обморок перед вашим отцом? А может даже я распущу слухи, как вы решили выслужиться перед королевой, взявшись за эту работу, а потом свалили все на меня, желая только почивать на лаврах по итогу… Может даже я прослежу, чтобы они дошли до вашей многоуважаемой матушки…
— Я понял! Понял! — закивал он покорно, аккуратно отцепляя мои пальчики от рубашки и опять на всякий случай складывая свои жившие будто своей жизнью брови виновато домиком, — В десять утра! У вашего кабинета. Готовый работать день и ночь на благо… чего там? А! Отечества… На благо отечества, конечно. Я исправлюсь, вот увидите, буду очень хорошим мальчиком, — улыбался он, продолжая покорно кивать, — Не дам вам больше ни причин, ни поводов падать в обморок от усталости, честное слово!
Я сощурила подозрительно глаза, опасаясь, что мне заговаривают зубы. Ладно. Пока что я не была уверена в своем самообладании, которое при встрече с этим пройдохой будто ушло в отпуск, так что посмотрю на него в понедельник — а там решу, что делать.
В этот вечер я долго ворочалась и не могла уснуть, все прокручивая наш разговор. Пытаясь понять, какие мои слова и действия могут привести к проблемам и каким образом их можно было бы предотвратить… И, к своему стыду — фантазируя. О том, как иначе мог бы закончиться этот вечер.
На следующий день я все-таки отложила все дела и занялась домом. Дошла до торгового квартала, выбрала обои в несколько комнат, записала имена несколько столяров, чьи работы мне приглянулись и купила целую гору мелочевки для дома, огромный багровый ковер в черную комнату… в смысле, рабочий кабинет! А еще, зачем-то, новое платье. Хотя большую часть времени я ходила в штанах и тратиться на повседневные платья не было никакой нужды. Но, с другой стороны, раз могу себе позволить — то пусть будет?
Вечером мне совершенно неожиданно постучали рабочие.
— Мисс Фиви Ламбри? Доброго дня! Привезли ваш стол, где собирать?
На попытку объяснить, что я не заказывала никакой стол и не собираюсь ни за что платить, мне всунули в руки письмо и сообщили, что все уже оплачено.
— И что там за стол? — уточнила я, читая записку.
— Метр на два, черный, сосна, — коротко отчитался коренастый мужчина в надвинутой на лицо кепке.
— Черный? — я заинтересованно подняла бровь, — А набросок хоть какой у вас есть посмотреть?
— Смотрите, леди, — кивнул все тот же мужчина, видимо, главный, доставая из карманы сложенные документы.
Я прошлась глазами, отмечая, что все действительно оплачено, и усмехнулась, глядя на набросок. За таким претенциозным и устрашающим столом мог бы сидеть какой-нибудь далеко не самый мелкий чиновник в преисподней!
— Я покажу вам, куда нести. Пройдемте.
Как хорошо, что я уже расстелила ковер!
«Многоуважаемая мисс Ламбри!
Если вы примете этот скромный дар в качестве извинения, я буду невероятно счастлив. Я увидел его и сразу подумал о вас… Подумал, что он очень подойдет такой нежной леди! Искренне ваш, Виль Фламмен»
Глава 3. Ректор и собаки
«Я чувствую, как мир вокруг меняется. Некоторые вещи остаются прежними, конечно. Например — брюзжание стариков! Но все чаще я сталкиваюсь с вещими, с людьми, со словами и мыслями, которые не могла бы себе даже представить еще семь лет назад, когда только вступала во взрослую жизнь. Меняется ли он сам, или меняюсь я, замечая больше, думая о большем?.. Хотелось бы думать, что верно и то, и другое.
— — Сказать Его Светло Вилю Его Светлости!, чтобы поговорил с бароном Шурейджом о положении женщин в Северном Содружестве и записал основные направления, по которым можно собрать информацию;
— — Написать письмо Орхану и Леоне»
— Вот же!.. — заколка выскользнула из рук, и когда я потянулась за ней, добрая половина прически рассыпалась по плечам.
Я чертыхнулась, тут же пытаясь собрать все обратно как было, но вдруг застыла, уставившись на свое отражение. Что я делаю? Из зеркала на меня смотрела симпатичная молодая женщина с то ли испуганным, то ли озадаченным взглядом и изящно собранными с одной стороны светлыми локонами; в струящейся шелком сорочке с пышным кружевным жабо и такими же манжетами. Тяжелые ассимитричные жемчужные серьги длинной нитью спускались к плечам, а в волосах блестели… Совершенно ненужные на работе украшения!
— Ты же не на бал идешь, ну что за сборы? — жалобно потянуло отражение, глядя на меня с осуждением.
В иной раз можно было и простить себе желание быть чуть покрасивей, чем обычно, вот только сегодня я точно знала, с чем это желание связано! Какой кошмар…
— Не хочется тебе упасть в грязь лицом перед этим павлином?! Как будто он не заметит разницы с твоим обычным видом и не сложит два и два! — ругало меня отражение.
Хотелось тут же сорвать с себя все и надеть самый старый потасканный костюм из тех, что я раздобыла в шкафу своего старого друга Орхана и перешила под себя еще года четыре назад, когда мы только начинали работать с герцогом, но это было бы тоже своего рода слабостью.
Что угодно, лишь бы показать, что мне все равно, как я выгляжу. Заметит ли это демонстративное равнодушие граф? Не знаю, но я бы уже не заметить не сумела точно, даже если бы очень постаралась.