Известная формула «Все советские граждане равны и каждый может достичь любых высот» стала чуть не подавляющим большинством использоваться и обкатываться в чисто потребительском плане односторонней направленности. Мне должны – вот кредо этих людей. Порождено оно было не только их глупостью и ограниченностью. Нет. Оно прямое следствие государственной собственности и отсюда всё сокрушающей лени и воспитанного системой нежелания лишний раз подумать о последствиях массового паразитического образа жизни.
Реакция руководителей на отрицательные результаты, на допущенные в ходе создания техники ошибки, без которых не возможен этот процесс, за редким исключением, была негативной. Риск не поощрялся, а наказывался. Как следствие у специалистов вырабатывались боязнь к принципиально новой технике. Оторванные от внешнего мира, мы кроме того, были лишены возможности свободного приобретения и применения в своих разработках качественных комплектующих изделий. Работая в системе полунатурального хозяйства, даже тогда, когда знали и умели как и что сделать, не могли конкурировать с западным миром ни по срокам создания техники, ни по ее качеству, ни по сравнимым затратам труда.
Тенденциозность прессы была потрясающей. По большинству статей постановочного характера можно было установить сходу, кто их готовил или, по крайней мере, какими материалами и какой службы пользовались. Писали многое со словесными выкрутасами, абсолютно излишними по существу излагаемого. Хотя, надо признать, среди них имелись тысячи исключительно деловых толковых предложений, которые в силу совершеннейшей очевидности следовало бы немедленно брать на вооружение. Все были согласны, а решить ничего не могли.
От неумения организовать движение к полезному результату ринулись в неразумное увлечение наукой. Исказилось правильное понимание той роли, которую играют в прогрессе аналитический ум ученого и практическая деятельность инженера. Того, что цель одного – понять; второго – сделать. Страсть к исследованиям стала превращаться в своеобразное средство снятия с себя ответственности, что всегда была великой привилегией и великим бременем инженера. Известен случай, когда Сталин лично исключал из одной программы исследования кораблей всё записанное из любопытства или перестраховки.
Появилась недопустимая диспропорция между известными (и даже широко известными) научными знаниями вообще и практическим использованием их конкретными людьми на своих участках работы. С другой стороны такая же диспропорция имела место между знаниями конкретных людей и умением их, способностью, даже желанием, к реализации данных знаний. Это вывело общество на потенции многократно более низкие в сравнении с его теоретическими представлениями.
Капиталистический мир быстро заимствовал все полезные качества социализма (плановое хозяйство, концентрацию капитала на главных направлениях, социальную защищенность человека и т. д.). Наши же соцруководители оказались далеко не такими умными и стали со временем брать от своего конкурента то, что с социализмом никак не совмещалось – элементы свободного рынка.
Одновременно поколение за поколением воспитывалось в духе глубочайшего центризма, единого госхоза и всеохватывающего контроля. Призывалось не обогащаться, получать столько, сколько предусмотрено, назначено или ограничено. В обществе с такими взглядами толку не могло быть не только при социалистической, но и при любой другой собственности.
В ранг ее, государственной, было возведено всё. Создан единый хозяйственный механизм, как бы одно могучее предприятие. Поэтому разговоры экономистов о каком-то якобы неправильном его волевом управлении – бессмысленны. В единой хозяйственной организации возможно только волевое управление и волевое принятие решений, которые могут быть грамотными, расчетливыми, экономически обоснованными и наоборот, но волевыми. Отсюда попытки введения хозрасчета, предоставления самостоятельности предприятиям являлись детсадовской игрой, а нормативный хозрасчет – фикцией, пустым политическим лозунгом.
Сталинская государственная система, о которой так много говорили и продолжают говорить, как о порождении диктатора – это система не его злого ума, а его умных в то время экономистов, понявших невозможность иного, чем волевого, хозяйствования в данных условиях. Они определили форму хозяйствования, но поскольку хозяйство огромно, то становилось естественным принятие решений в условиях некомпетентности, избытка информации, дефицита времени и последующих затем возмущений во всех значениях этого слова. Руководитель страны объективно был лишен возможности тщательного анализа событий, взвешенной оценки плюсов и минусов принимаемых решений и, тем более, результатов свершенного. Он являлся особо безответственным лицом, в плане «мелких», не соответствующих его компетенции мероприятий.