Возьмем того же Сталина. Кем только из историков и политологов не обкатывалось якобы ошибочное его поведение в июне 41 года, повлекшее за собой крупное поражение вначале войны. И, кажется, только один Гебельс задал себе элементарный вопрос: а что было бы – опереди Сталин Гитлера и начни ту войну первым? Разве исключено, что при таком раскладе вместо антигитлеровской коалиции мы не получили бы … антисоветскую? Зачем гадать? В истории за Сталиным останется победа, как бы не хотелось некоторым сегодня живущим умалить его в ней значение. Как все происходило и сколько при этом погублено жизней – никого серьезно интересовать не будет, и тем более, что в истории, к сожалению, жизнь людей цены, кажется, никогда и не имела. Смерть страшна лишь конкретной личности и ее ближайшему окружению.
Человек в своих суждениях, особенно в экстремальных условиях, почти всегда однобок, усматривает одну сторону медали, видит одни плюсы или минусы, по крайней мере, в обосновании какой-либо собственной позиции. Об исторической личности, вне упомянутого настроя, довольно часто можно удовлетворенно без возмущения читать только то, что было или будет написано лет через сто, а то и через все двести после ее смерти.
Нужно ли поэтому драматизировать историю и тратить столько усилий на установление поведенческих атрибутов, например, Ленина и Сталина? И разве можно оправдывать или, наоборот, охаивать уже случившиеся и ставшие историей действия людей (да еще государственных) чем-то от них услышанным или ими написанным? Действительная подоплека их деяний канула в вечность. Есть свершившиеся события и совершенно неважно, следствием каких побуждений, каких соображений той или иной личности они явились. Многих из нас они не устраивают, не соответствуют нашим ожиданиям. Но если исходить из приведенного выше постулата о необходимости всего свершившегося, то можно придумать даже кое-что в оправдание. Революция (о которой черносотенец Пуришкевич говорил, что "безумства семена дадут нам рабства всходы" – крайне злой прогноз, но, к сожалению, соответствующий, тому, что случилось в нашей стране) перевернула весь остальной мир, сделав его более свободным, обращенным к человеку, его потребностям и желаниям. Итог здорового соревнования двух систем и отказа одной из них от "теоретических" догматов.
Теория в философии совсем не то, что в области естествознания, где выводы ее вечны. Они могут уточняться, но не отменяться. В философии же нет раз и навсегда завоеванных позиций, а есть непрекращающаяся словесная и, часто, весьма некорректная борьба вокруг фактически одного и того же. Теория здесь рано или поздно становится просто фактом. Она блеф, громким своим названием рассчитанный на солидное обращение людей в нужную веру. В противовес настоящей теории она сильна только будучи подкрепленной властью, т. е. силой.
В философии не теория, а констатация свершившегося либо априорное утверждение будущего. Либо такое же, вне опыта и строгого доказательства, авторское представление о предмете. Она отражает сущность человеческой натуры, ее направленность и потому тенденциозна, как бы не хотелось ее автору быть или, по крайней мере, представлять себя объективным. Главное в философии – цель исследования, которой подчинено все остальное: и средства, и метод. В ней обосновывается как бы уже заранее придуманный, нужный ему конечный вывод.
Представления, которые доказательно корректно не могут быть нами доведены до числа и формулы, вероятностны. Только цифра и формула содержат в себе однозначную информацию. Слово и фраза, как бы мы не ухищрялись, никогда таким свойством не обладали и не будут обладать. В них всегда интуитивность либо неопределенность, недосказанность, неточность. Кстати, это нужно иметь в виду, дабы не бросаться по каждому пустяку в бессмысленный спор и критику. В словесной информации важна общая авторская концепция, ее направленность, в пределах которых возможны (допустимы) любые уточнения, дополнения и ограничения.
Теоретизирование в философии – это гимн апологетике, педантизму и догматизму. Сегодня в ней нет ничего нового. Всё повторяется, как повторяется жизнь. Новое лишь в новом сочетании слов. Гегелевская хитрость разума или необходимость объективной закономерности всего происходящего в мире.