Хроническое и злокачественное недоразунѣніе
«И у насъ есть свои демократы, т. е. почвенники и славянофилы, любители народности и народа», — говоритъ «Современникъ» (мартъ, 63 стр. Русск. Литер.). Итакъ, кто любитъ народъ, тотъ, по мнѣнію «Современника», демократъ; кто стоитъ за почву, т. е. отвергаетъ все наносное и извнѣ привитое, все вычитанное, а не пережитое, все призрачное, а не прямо вытекающее изъ жизни, все навязанное народу, а не переработанное его историческимъ смысломъ, — тотъ тоже демократъ.
Это словцо «Современника», сказанное, конечно, весьма въ ироническомъ смыслѣ, нисколько не кажется намъ страннымъ. Мы знаемъ, что у почтеннаго журнала и не можетъ быть другихъ понятій. Онъ привыкъ судить обо воемъ по заграничнымъ книжкамъ. Онъ знаетъ, что на Западѣ есть аристократы и демократы, и совершенно увѣренъ, что они есть и у насъ, и вотъ уже столько лѣтъ ищетъ ихъ въ русской жизни съ примѣрнымъ рвеніемъ. Людямъ, которые столько лѣтъ увѣряютъ и его самого, и его адептовъ въ томъ, что нѣтъ у насъ на Руси никакихъ атій, онъ не вѣритъ. Подите, говоритъ, а Монморанси, а Роганы, а де-Креки — знаемъ мы васъ… и съ изумительною отвагою и азартомъ продолжаетъ онъ давно начатую борьбу съ Роганами и де-Креки.
Но, толкуютъ ему, у насъ нѣтъ того сословнаго антагонизма, который существуетъ на Западѣ. Тамъ были завоеватели и завоеванные, побѣдители и побѣжденные. У насъ ничего этого, слава Богу, не было, а теперь, съ упраздненіемъ крѣпостнаго права, уничтожились и послѣдніе слѣды всякаго антагонизма. Наше настоящее земство не исключаетъ изъ среды своей и высшіе власы. Какая же тутъ демократія въ томъ смыслѣ, какой обыкновенно придается этому слову?
Тотъ же «Современникъ», въ той же книгѣ своей говоритъ:
«Всѣ совершавшіяся доселѣ реформы, начиная съ самой главной изъ нихъ, крестьянской, должны имѣть своимъ послѣдствіемъ возможность уравненія правъ разныхъ сословій, черезъ сглаженіе привилегированностей, необусловливаемыхъ прямо необходимостію дѣла и справедливостію… Мы видимъ, что къ участію въ дѣлахъ земства призываются всѣ представители опредѣленнаго закономъ имущества въ государствѣ, безъ различія сословій — безотносительно не только къ сословному различію, но даже къ способу владѣнія имуществомъ». (Внутр. Обозр., 117 стр.).
Ну можетъ ли послѣ этого быть у насъ демократія, или другая какая нибудь атія? Конечно, иностранцы смотрятъ на насъ иначе. Но иностранцы мѣряютъ насъ на свой аршинъ: имъ многое непонятно въ нашей жизни, точно такъ какъ нашимъ доморощенымъ иностранцамъ непонятно то, что у насъ нѣтъ и не можетъ быть тѣхъ явленій, которыя существуютъ на Западѣ. Мы часто сами извращаемъ смыслъ нашихъ коренныхъ явленій, называя ихъ иностранными кличками. Не понимая сущности дѣла, мы наше царелюбивое земство называемъ демократическимъ, и тѣмъ навязываемъ ему разныя антагонизмы, которыхъ въ немъ вовсе нѣтъ и не будетъ. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ все наше земство, вся наша почва, если уже вамъ такъ нравится это слово, не благоговѣетъ передъ своимъ великодушнымъ царемъ? Развѣ явленія, которыя воочію совершались и совершаются округъ насъ, не могли еще убѣдить, что ни демократіи, ни демократовъ у васъ нѣтъ и не было, кромѣ, пожалуй, той небольшой кучки людей, которая мыслитъ но чужимъ книжкамъ! Но это «воздушныя явленія». О нихъ смотри ниже.
Другой примѣръ того же злокачественнаго и, кажется, едва ли излѣчимаго недоразумѣнія, которымъ страдаетъ «Современникъ», представилъ намъ недавно г. Лонгиновъ. О г. Скарятинѣ мы уже и не говоримъ; такъ громко говоритъ за себя каждая его строка. Но г. Лонгиновъ, тотъ самый г. Михаилъ Лонгиновъ, который прилежнѣйшимъ образомъ слѣдитъ за литературою и знакомъ со всѣми ея былыми тайнами, вотъ какъ онъ толкуетъ о нѣкоторыхъ ея современныхъ настроеніяхъ. («Моск. Вѣд.», № 81).
«У насъ все толкуютъ объ уваженіи и любви къ народу. Но какъ понимаютъ эти слова?»
И вотъ противъ чего вооружается почтенный авторъ:
«Подъ уваженіемъ къ народу разумѣть исключительно уваженіе въ простонародью, это есть вреднѣйшее и нелѣпѣйшее изъ самообольщеній. Масса вездѣ груба и невѣжественна; признаніемъ этимъ почти никто нигдѣ не оскорбляется, кромѣ какъ у насъ, гдѣ теперь это просто „не въ модѣ“. Уважать же грубость и невѣжество, отвлекая ихъ отъ другихъ лучшихъ общественныхъ элементовъ, только потому, что они преимущественная принадлежность массы, въ которой чудятся кому-то какія-то фантастическія первобытныя добродѣтели — выше силъ просвѣщеннаго и непредубѣжденнаго человѣка».