И такъ, вотъ отчего лѣтомъ бываетъ тепло, а зимою холодно. Дѣйствительно, во время нашего лѣта, то есть лѣта сѣвернаго полушарія, того лѣта, теплотою котораго наслаждается философъ Лёвенталь, земля бываетъ дальше отъ солнца, чѣмъ во время нашей зимы. Но философъ судитъ ужь очень субъективно; онъ думаетъ, что когда для него наступаетъ лѣто, то оно наступаетъ для всей земли, и что когда ему холодно, то весь земной шаръ зябнетъ. Онъ забываетъ, что во время нашего лѣта на другомъ полушаріи зима, а когда у насъ зима — тамъ лѣто. Какое же значеніе здѣсь можетъ имѣть большее или меньшее удаленіе земли отъ солнца?
О, гонители предразсудковъ!
Приведу другой примѣръ новой нѣмецкой мудрости. Въ журналѣ Ноака „Psyche“ въ первой тетрадкѣ 5-го тома, 1862 г., помѣщена шутка подъ заглавіемъ: Разговоръ между духомъ Канта и профессоромъ Іенскаго университета Фортлаге». Для большей ясности дѣла замѣтимъ, что журналъ этотъ держится матеріализма, что въ немъ есть родъ философскаго, что въ каждомъ номерѣ бранятъ Куно Фишера и пр. Въ статейкѣ, которой заглавіе мы привели, разсказывается, что Фортлаге сидитъ ночью въ своемъ кабинетѣ и размышляетъ объ ученіи Канта; именно горюетъ, что матеріалисты не знаютъ этого ученія и потому коснѣютъ въ своемъ заблужденіи. Вдругъ является духъ Канта и начинаетъ объяснять профессору настоящій смыслъ своего ученія; изъ объясненій выходитъ, что кантовская философія будто бы совершенно согласна съ матеріализмомъ.
Не стану излагать разговора; замѣчу только одну забавную черту. Духъ Канта подсмѣивается надъ профессоромъ Фортлаге, зачѣмъ онъ засидѣлся за полночь.
«Вотъ матеріалисты», — говоритъ онъ, — «тѣ теперь уже спять; они, какъ люди трезвые, не проводятъ полночи за своей конторкой, а рано идутъ въ постель и рано встаютъ и пр.». Германія, такъ Германія и есть!
Главное же, на что мы хотимъ обратить вниманіе, есть то понятіе о кантовской философіи, которое излагается въ этомъ разговорѣ. Достаточно будетъ привести заключительныя слова, которыя авторъ влагаетъ въ уста самого духа Канта.
«Вотъ положеніе», — говоритъ этотъ духъ, — «которое пролегомены выставляютъ какъ главное положеніе и вмѣстѣ какъ результатъ всей критики чистаго разума: „Всякое познаніе изъ одного чистаго разсудка или изъ одного чистаго разума ничто иное, какъ одна видимость, и истина заключается въ одномъ опытѣ. Посредствомъ всѣхъ своихъ чистыхъ принциповъ разумъ научаетъ насъ никакъ не болѣе, какъ только предметамъ возможнаго для насъ опыта, да и относительно этихъ предметовъ только тому, что можетъ быть дѣйствительно дознано на опытѣ“.
Хотя эти слова и выставлены какъ буквальная выписка изъ Канта, и даже обставлены кавычками, но въ самомъ дѣлѣ они представляютъ умышленно искаженное мѣсто изъ Канта. Объ этомъ догадается всякій хотя бы по фразѣ: истина заключается въ одномъ опытѣ. Говорить такимъ образомъ Кантъ не могъ.
Для сравненіи приведемъ подлинныя слова Канта изъ Prolegomena (§ 59).
„Такимъ образомъ мы не отказываемся отъ нашего прежняго положенія, которое есть результатъ всей критики: „что нашъ разумъ посредствомъ всѣхъ своихъ принциповъ научаетъ насъ никакъ не больше, какъ только предметамъ возможнаго опыта, да и относительно этихъ предметовъ только тому, что можетъ быть дознано на опытѣ“; но это ограниченіе еще не значитъ, чтобы онъ (разумъ) не могъ довести насъ до объективной границы опыта, именно до отношенія къ чему-то такому, что само не есть предметъ опыта, и однако же, должно быть послѣднимъ основаніемъ всякаго опыта и пр.“.
И такъ, нѣмцы забыли Канта! Они не понимаютъ его; умышленно или неумышленно, но они искажаютъ его слова; они хотятъ выставить его проповѣдникомъ голаго эмпиризма.
Впрочемъ, самое замѣчательное во всемъ этомъ, конечно великая сила славнаго имени Канта. Собственно говоря, въ глазахъ Ноака и его единомышленниковъ Кантъ долженъ бы принадлежать къ такимъ же сумасбродамъ, какими они считаютъ Гегеля, Шеллинга и другихъ. Но, издѣваясь надъ самыми великими философами, нѣмцы все еще не смѣютъ коснуться Канта. До сихъ поръ это имя остается несокрушимымъ; до сихъ поръ назвать Канта значитъ назвать философію. И вотъ почему они ограничиваются только тѣмъ, что всячески стараются перетолковать его каждый по своему. Нужно, слѣдовательно, и за то быть благодарнымъ.
Споръ между г. Костомаровымъ и г. Кояловичемъ
Г. Кояловичъ печатаетъ въ начиная съ № 14, свои лекціи по исторіи западной Россіи. Г. Костомаровъ началъ съ нимъ полемику въ № 118 газеты Голосъ. Въ № 100 Русскаго Инвалида появился Отвѣтъ г. Костомарову г. Кояловича. Споръ, по видимому, обѣщаетъ быть очень долгимъ и, по важности дѣла, заслуживаетъ самаго полнаго вниманія.