Вот откуда взялась моя пьеса «Метелица», сберегавшаяся до того дня, когда Центральный театр Советской Армии осуществил ее постановку. Спектакль был хорош и высок, но для меня окончательной победой пьесы была ее премьера в Ленинграде, в Большом драматическом театре имени Горького, где ее поставил Мар Владимирович Сулимов.
Я сидела в зале, и когда сцена замутилась метелью, когда пошли перед глазами фигуры пленных и в зале синагоги зажглись бра — мне пришла в голову мысль:
«Разве не может быть, что кто-нибудь из них, из т е х, находится сейчас среди зрителей? Почему же этого не может быть, это вполне может быть, и конечно же он узна́ет, непременно узна́ет. Если еще не узнал, то узна́ет сию минуту, как только грянет песня. Уж песню-то он не может не узнать, уж таких-то совпадений не бывает, эта песня пелась тогда-то и там-то, и пели ее такие-то».
И песня грянула:
Но сколько я ни смотрела (а я смотрела во все глаза), никто не поднялся в зале (а должен был подняться, если б узнал), никто не подошел к рампе (а конечно подошел бы, если б узнал)…
Уходя после спектакля, я все оглядывалась, не идет ли кто за мной… Но не шел никто.
И я стала ждать письма.
«Метелица» шла на сцене Ленинградского БДТ несколько сезонов, и все я ждала письма.
Фантазировала: о н живет не в Ленинграде, в БДТ не ходит. Но вот получил командировку в Ленинград. Ему говорят: «Сходи в БДТ, это у нас хороший театр». Он спрашивает: «А на что сходить?» — «Да на что достанешь билет, не так это просто». И вот ему выпадает билет на «Метелицу». Он садится на свое место, идет занавес… В зале синагоги загораются бра, летит метель, входят пленные. Кто-то запевает:
— Постойте! — говорит этот человек. — Постойте!
Так я себе рисовала, дожидаясь письма.
А вышло иначе. Но письма я все-таки дождалась.
После довольно долгой сценической жизни спектакль БДТ «Метелица» был показан по телевизору. Вот после этого-то и пришло письмо.
Я его привожу слово в слово.
Здравствуйте дорогая писательница Вера Панова.
Прошу большого извинения за такое простое обращение к вам.
Я давно решил Вам написать письмо, но даже не знаю как обратиться и по какому адресу написать. Я живу г. Черемхово Иркутской области и работаю здесь на шахтах и разрезах много лет в должности горного мастера.
Недавно я смотрел по телевизору постановку Ленинградского театра правдивую киноповесть в 2-х частях «Метелица» по Вашему роману или повести.
Я хочу поблагодарить Вас за такую кинокартину ибо я сам там в эти дни и минуты был участником этой истории. Я был в этом — Синагоге-лагере с начала его организации и почти до конца 1943 года в городе Нарве. Прошу Вас если вам не трудно напишите письмо мне и я Вам тоже могу кое-что написать. Конечно это было так давно.
Вашего адресу я не знаю но догадываюсь что Вы состоите в Союзе писателей г. Ленинграда и я решил написать Вам письмо розыск.
Мой адрес:
г. Черемхово Иркутской области пос. Рабочее Предместо переулок Ангарский дом 6 кв. 6 Тарасюк Борис Лукьянович.
Я и теперь жду письма. Я всегда жду писем… Вдруг, например, мальчик Олег, теперь уже, разумеется, взрослый Олег, прочитав этот рассказ, мне напишет: «Ах, как же, помню». Или вдруг тот переводчик жив-здоров и напишет: «Как же, помню, грузовик вот-вот уйдет, а вы с больной девочкой и старушкой останетесь на бобах…»
Только от Полины Николаевны я не жду письма. Несколько лет назад я была в Нарве и мне сказали, что ее уже нет в живых…
ПЕРМЬ.
Как пекли картошку
Пекли ее в редакционной печке в кабинете ответственного секретаря редакции газеты «Сталинская путевка» Антонины Георгиевны Киян.
Происходило это в военные годы, обычно в сумерки, когда голубели редакционные окна и съеденный в средине дня обед становился далеким туманным воспоминанием. Печеная картошка — это был наш ужин.
Мы, сотрудники редакции, по очереди приносили картошку — собственную: у каждого имелась за городом хоть маленькая делянка, засаженная картофелем. Лучшая картошка была у художника Бориса Андреевича — непонятно почему: он сам сознавался, что ни разу не полол ее и не окучивал и вообще не понимает, как она у него выросла, да еще такая крупная и чистая.