Ускоряю шаг, уже видны огни Невского проспекта. Там – жизнь! Там всегда жизнь…
Очередные выходные. Собираюсь на этюды. Несмотря на довольно прохладную погоду, хочется «махануть» кистью, уложив на холст этот серый денёк.
Отбираю подходящий картон, проверяю кисти, краски, разбавитель. В термос заливаю горячий чай. Набрасываю свою походную куртку и в путь – до ближайшей станции метро. Выхожу из вагона на конечной. Отсюда до окраины города минут десять пешком. Не успеваешь толком оглядеться, как ты уже загородом.
Деревня Кудрово. Избы, дымы из труб. Архаика. Другой воздух, другой темп жизни – никто никуда не спешит. Кто-то хозяйством занимается, кто-то по единственной асфальтированной улице по делам направляется.
Деревню огибает небольшая, симпатичная речка – Оккервиль. Бойко бреду вдоль неё. Льдистый ветер с полей, прозрачные, серебристые дали, сине-зелёная стена леса на горизонте. Хорошо!
Ветер яростно треплет берёзки на берегу реки. Они весёлой стайкой обступают меня, заглядывая через плечо, интересуются – как я пишу.
Широкими мазками пытаюсь сходу схватить небо, землю в тоне-цвете; почувствовать, найти этот серебристо-серый (церулеум, умбра жжённая, охра натуральная, волконскоит, белила цинковые), в который ударами свежего зелёного (кобальт зелёный светлый) вплетены уже кое-где взошедшие озимые.
А ледяной ветер окончательно разошёлся – играет в ветвях, раскачивая деревья, всё пытается забраться ко мне под куртку. Но не до него. Эта игра цветом и светом, желание пропустить через себя, зафиксировать, может быть, навсегда, этот не очень уютный денёк захватывает настолько, что ничего не замечаешь…
Оглядываю почти законченный этюд. Если что-то получится из него – назову «Ветреный день». Только сейчас чувствую – насколько я весь заледенел. Прыгаю на месте, пью горячий чай. Жизнь прекрасна!
Быстро собрав этюдник, несусь домой, в тепло, в уют мастерской. Там, отогревшись и немного перекусив, не откладывая в долгий ящик, опять берусь за этюд – пока свежи впечатления.
Глава 8
Я просто обожаю наш город. Эти дома «неправильной» формы со срезанными углами, имеющие в основании то трапецию, то, вообще, неведомо какую фигуру. Это связано с тем, что все основные магистрали старого города расходятся из одного места, от Адмиралтейства – как спицы в колесе. Плюс фантазия архитекторов и заказчиков.
Обожаю эти огромные, плоские, глухие стены с редкими бойницами окон. Кое-где облупившаяся штукатурка и трещины придают им совершенно фантастический вид – будто находишься на Стоунхендже. Они напоминают мегалиты, оставленные неведомыми пришельцами или нашими предшественниками на этой планете, унесёнными неведомо куда очередным потопом. Само время расписалось на их шершавых спинах. Расписалось – судьбами людей, живших за ними. Я часами брожу среди них. Только стараюсь пореже заходить в те места, где любили гулять мы со Светкой. Появляться там – больно; память тут же услужливо прокручивает всё, до мелочей. И я начинаю понимать собак, периодически воющих на Луну, и кошек, которые просто орут, безо всякой Луны. Есть от чего. С радостью бы присоединился иной раз к ним; но, увы, не положено по статусу – мы ведь – homo sapiens, «цари природы». А «царю» орать не положено, как и просто валятся на траве. А жаль.
Уже примерно года полтора я, не торопясь, веду длительный этюд понравившегося мне дома в районе 9-й Советской улицы. Задача простая – сделать то, что вижу и чувствую. Срок – не важен. Главное – написать.
Вначале ко мне подходили, приглядывались местные жильцы – в том числе и шпана – и чего тут посторонний торчит, места мало что ли. Но потом как-то всё «устаканилось», привыкли; возможно, я даже стал небольшой местной достопримечательностью. Старушки иной раз приведут внуков. Вот, мол, как дядя рисует – не всё же в войну играть, лазая по чердакам и подвалам. Бывает девчонки после школы стайкой подбегут, посмотрят, хихикая за спиной. Кое-кто из взрослых уже хорошо меня знает – подойдёт, поздоровается, спросит – что да как. Пообщаемся несколько минут и опять за дело.
И на холсте постепенно появляется, заполняя почти всё пространство, большая, рыжая стена дома, обращённого фасадом от меня. Кое-где в нижней части она сырая, тёмная, покрыта зеленоватой плесенью. Выше – пятна, потёки всех оттенков оранжевого, розового, жёлтого, охры. То там, то тут тёмно-серые трещины. Смешение цвета, фактур порождает такую музыку, такую гармонию, что я готов просто стоять и смотреть на неё часами.
Кажется, кто-то из «местных» тоже стал приглядываться, любоваться как моим творением, так и натурой, то есть стеной. И она того стоит. Это вам не блочный «курятник» с торчащими и загаженными каждый по-своему балконами. Каждое сооружение в те времена, когда строился «мой» дом, имело свой индивидуальный проект и своего архитектора; и, часто, это был человек известный. А не как сейчас – дом серии номер такой-то и т. д.