Последний отрывок моего тоста она решила немного покритиковать:
– Ах, по всему…?
– Хорошо, не по всему, а только по его историческому центру!? – Иду ей на встречу.
– Ах, по всему центру…?! – Она мне.
– Нет-нет, только по всему Невскому проспекту, – слегка подразниваю я её.
– Ах, по Невскому…
Не замечая ничего вокруг, мы дурачимся от души.
Наконец, бутерброды съедены, чай выпит. Мы отправляемся знакомиться с экспозицией музея.
Обожаю старые здания. Их ненадуманный уют, этот тёплый, чуть пыльный воздух, длинные коридоры, огромные залы. В них наваливается на тебя покой, тишина. И только старый паркет, который помнит всё и всех, когда-то прошествовавших по нему, чуть поскрипывает под нашими ногами.
Мы неторопливо переходим из зала в зал, то поднимаемся на следующий этаж, то идём вниз… И, войдя в одну из многочисленных дверей, неожиданно, попадаем на удивительно красивую лестницу, которая приводит нас к давно закрытому по неизвестной причине старому парадному входу. Возможно, существующий вход был прорублен в одну из многочисленных революций прямо в стене здания (тогда рубили там и тогда, где и когда считали нужным, не особо оглядываясь по сторонам).
Мы неторопливо бредём вниз по забытой всеми лестнице (судя по лежащей на ней пыли и редким окуркам, даже уборщица здесь бывает нечасто).
– Немного грустно за неё, – говорит Света о лестнице, поглаживая рукой кованые листья, стебли, цветы фантастических растений, – никто не видит эти удивительные перила, этот полёт мастерства, это дыхание души мастера. Сейчас так немногие могут. А ступени, ты посмотри – по ним же можно идти с завязанными глазами и не упадёшь! – Она делает несколько шагов, закрыв глаза. И – попадает в мои объятья.
Я опускаюсь на одну ступеньку ниже Светки. Наши головы теперь на одном уровне – очень удобно целоваться. Оказывается, под её тонким свитером почти ничего нет. Её похожие на мячики груди, легко и весело освобождаются из своего заточения в лифчике. В первое мгновение Света даже застонала от неожиданности и на секунду замерла, пытаясь сообразить, где же находится. Но мои прикосновения и поцелуи быстро заставили её забыть обо всём.
Со всхлипом и стоном мы ещё сильнее вжимаемся друг в друга. У неё крепкие, упругие бёдра, тонкая талия. Кажется, ещё чуть-чуть и мы окончательно растворимся в этом неожиданно свалившемся счастье. Ох, сколько же это может продолжаться…? Я, наконец, проникаю в неё… О, счастье! Ради этого стоит жить!
– Милый, – она тихо со стоном шепчет мне, – родной, ты что, ты забыл где мы находимся?!
– Нет, милая, – я шумно дышу ей в шею, – нет любимая – не забыл, мой Светик-Семицветик.
Мы с ней так близко, так тесно сливаемся, что получается из нас двоих один комок живой материи. Очень счастливой материи.
Это слияние душ и тел длится целую вечность… Огромный, старинный витраж на противоположной от входа стене светится над нами яркими, чистыми осколками цвета в лучах заходящего солнца. Его лучи, пробиваясь сквозь ветви деревьев, растущих у стен музея, заставляют гореть то одни стёкла, то другие.
Вот засветились бирюзовые, синие, жёлтые – и тут же, дрогнув от порыва ветра, тени переместились, и вспыхнуло несколько ярко-красных стёкол, а так же зелёные и голубые.
Эта музыка цвета и света, музыка нашего счастья звучит в каждой клеточке нашего тела.
Последним, мощным движением я отрываю Светку от пола, мы оба почти теряем сознание на секунду-другую…
Медленно, словно подводная лодка из глубины, выплываем из сладкого полузабытья поцелуев и объятий. Немного приведя себя в порядок, неторопливо бредём на выход, не очень понимая, где мы и что с нами. Встретившаяся по пути служительница напомнила нам, что музей скоро закрывается.
– Ах, да – музей, – чуть-чуть устало продолжает нашу шутливую игру Света. – Ах, скоро закрывается, – говорит она, кладя мне на плечо голову и обдавая мою щёку свежим, весенним дыханием.
– Ну да, скоро закрывается, – вторю я ей, тоже толком ещё не придя в себя. – Знаешь, я совсем забыл – у меня же сегодня занятия на Васильевском. Академический рисунок гипсовой головы одного из греческих героев.
– Не знакома я с греческими героями, – отвечает мне Светка, – но с одним, современным, сегодня познакомилась.
– Слушай, ну и день выдался сегодня – сказочный. Спасибо тебе, – она тихо и нежно целует меня в щёку. – Честно. Такое – запоминается; наверное, на всю жизнь. Когда-нибудь, когда мне будет семьдесят лет, я буду напоминать одну из этих старушек-смотрительниц. Сидя за вязанием, буду вспоминать жизнь свою. Нас. Тебя.