Кажется, решен вопрос с изданием сборника «Часов» на ротапринте. Уже пропивают гонорары. Меня там не будет. Жду выхода очередного номера. Боря не появляется.
Кира не звонит. Знаю, что восьмого он будет на работе.
Верочка кончила печатать. Теперь будет у нас по Мандельштаму, конечно, если переплетное ателье возьмется переплести. Понесет Верочка сдавать после получки. Вот и все наши дела.
Одинокая вспышка молнии и раскат грома. Впечатление такое, как будто лампочка перегорела, но грохочет явственно. Час.
Сейчас выглянуло солнце, но скоро стемнеет. Освещены только верхние этажи домов. Я выходил: неописуемая слякоть. Земля под снегом еще мягкая и поддается под ногами, а сверху настоящий кисель из воды и снега. Едва дошел. Нет, лучше сидеть дома. Погода очень переменчивая, с утра тоже светило солнце, а потом начался снегопад. Облака по небу спокойно плывут со стороны залива, а на улице, кое-где, между домами, ветер очень сильный. В летних брюках даже и холодно. Пришел с почты и сразу заварил себе чая. Выпил почти чайник заварки. На днях все равно придется ехать, а я столетие-то хотел встретить в тишине и уединении. Не тут-то было. Здесь, между домами, почти никого и нет, но все равно неприятно быть свидетелем уличных сцен где-то в стороне. Дети, подростки. На почте много народа, большая очередь за пенсиями, но бандероли выдают быстро. На меня и не посмотрели – я просто подал Верин паспорт с повестками. Поскорее смотался. Кусочек асфальта чистого видел только у отдела доставки, под козырьком, а так всю дорогу лужи, и надо их обходить и в снегу не разглядеть, глубоко или мелко в этом месте. Все это было бы ничего, но я очень привык к затворнической жизни. Иногда только Кира вытягивает меня в гости, да еще съездили на новостройку пару раз. А так я совсем привык жить затворником, и ничего лучшего мне не надо. Есть приемник, и я все слышу, где что делается. Есть радио со своими городскими новостями. Нет потребности общения. Лучше быть одному. Получаю газеты, и вчерашние новости еще раз находят подтверждение на газетной странице. Немало и книг, но сейчас я почти не читаю. Купил Никонова, но отложил и его, не знаю почему. Не читается. Нужно вернуть Кире Мандельштама – я подручным могу быть, гожусь что-то передать. Еще могу встретить кого-то у себя дома, напоить чаем. Но самому выходить мне тяжело. Не хочется видеть людей, не хочется быть свидетелем обрывочных, случайных разговоров. Насколько спокойнее мне дома быть. Только чай да новости, да беломор, и ничего больше не надо. Да, по временам, сознание, что не напрасно ждешь больших событий. Два дня так безвыходно провели с Верочкой, но она все что-то делает, весь день у нее занят. Я курю и собираю на стол, и других забот у меня нет. Сейчас очень тихий период, и я уже привык к тишине. Так не хочется выезжать из дома. А ведь надо, становится надо и маме помочь, и по своим делам куда-то сходить. Когда же можно будет жить безо всего этого? Наверное, никогда. Даже ежемесячные обязанности в тягость. Но делаешь что-то. Очень не хочется в больницу, да сейчас и не за что. До весны доживу и дальше буду жить, возможно, уже на новом месте. Но наш купчинский дом мы не забросим. Укрываться и отдыхать все равно будем здесь.