Утром Вера едет в «Академию», а я помню, что год назад она вот так пошла и принесла «Мифы и сказки эскимосов», книгу, лучше которой не придумать и которая у нас открыла цикл покупок через Лену сказок самых различных – турецких, сингальских, полинезийских. Книги этой серии стали чуть повыше, все новые выше прежних. А выходили они еще и в бумажных обложках: афганские, Систана, кхмерские… Я желаю ей всего самого лучшего в магазинах найти и напоследок говорю, чтобы она не просмотрела «Довмонтов город» и «Искусство древней Карелии» – две книги, которых мне как будто не хватает и которые еще я надеюсь застать на прилавках. Только двенадцать, и я один в комнате, т. е. в соседней комнате есть мама, она слушает радио, а до меня доносятся только звуки голосов – слов я не могу разобрать. Мысленно я с Верой где-то там, на Литейном. Конечно, может и не повезти, но я желаю ей всего хорошего. Она поищет. И теперь, надо надеяться, что пришлют В. Хлебникова по международной пересылке. О Н. Клюеве ничего не слыхать – ни из Вологды, ни из Архангельска книг не шлют, хотя мы сразу после объявления написали и я еще ходил отправлять открытки в страшный (34°) мороз. Это я просто так говорю о «Довмонтовом городе». «Довмонтову повесть» я просто не купил, хотя она еще мне попадалась на прилавках. Я смотрел и почему-то не брал. Кира тоже ее не купил. И так мы чисты и пусты и говорили о трудах отцов Церкви, которые мы повидали в своей жизни, а Кира и сейчас видит в «Богословских трудах», которые стоят столько же, сколько и «Часы», и трудно их доставать. Конечно же, сказки она сегодня принесет – «Тысячу и одну ночь», – она должна сегодня выкупить четвертый том. Она звонит и говорит, что продается «Формирование японской национальности с XVI по ХХ век», «Путешествие в каменный век» – что-то о Новой Гвинее, которой я как бы брежу. Мне все кажется, что Гвинея – африканская – новая и есть, а Папуа – только так – этнографический полигон какой-то. Говорю, чтобы покупала. А еще продается том трудов памяти Б. Владимирцова – человека, в квартире которого я прожил пятнадцать лет, все время Брежнева, но этот сборник Вера не покупает. Она говорит, что труды самого Б. Владимирцова она бы купила, но об издании собрания его сочинений речь и в плане не идет, а обещали что-то.
В Кабуле частичная амнистия, тысяча триста человек выпущено на свободу, а западные журналисты передают, что человек семьсот. И у нас специальным постановлением Президиума освобождают из лагерей до сорока двух инакомыслящих, в том числе М. Мейлаха, о судьбе которого я кое-что слышал. Бодрящие новости. Говорят, что стыковку космических кораблей покажут в утреннем выпуске «Времени». Как всегда, интересны документальные эпизоды из Вьетнама, сегодня много показывают Дальний Восток. Япония – день северных территорий, а так – Вьетнам под бомбежками и Вьетнам сегодняшний. Показывают амнистированных афганцев – совсем как мы, и после этого испытываешь какую-то нежность к вьетнамцам, тоже мы. А могли бы быть передачи такие прозрачные, как заметки Кришнамурти, а, к сожалению, показывают эти страны только в связи с войнами. Как много показывали Вьетнам в семьдесят девятом, в связи с китайско-вьетнамской войной. Мы, конечно, ничему не верим, что видим, но, м. б., это необходимое условие своеобразного надэстетического переживания. М. б., нужно, чтоб документальность строилась на недосказанности и изначальной несправедливости? Я это вижу именно на Востоке. Вдруг – одноэтажные дома на прямых и обсаженных деревьями улицах, вдруг – люди идут, такие далекие и в чем-то близкие. Это как любимый мотив. Раньше я ловил музыку, а теперь ловлю в программах новостей состояния, хорошо передающие дух Востока. И в Ханое есть тихие улицы, значит. Как в Пекине, как было в Ташкенте, не знаю, что там сейчас, уничтожен ли старый город? Не часто в документальных сюжетах выражается это состояние, его передачу удается заловить не чаще, чем хороший блюз, но то, что ищешь выражение этого состояния, кажется, что ты на правильном пути. А могли бы так весь мир показать и, ей-Богу, после моей любимой одноэтажности, мы лучше бы понимали и небоскребы, и транспорт сверхсовременный, и людей, в конечном счете. Из этого все произрастает, с этого все начинается – с китайской или вьетнамской, или корейской улочки. Не могу объяснить, что мне во всем этом так дорого. Отсюда прямой переход к храмам, с их неповторимостью. Повседневное и неповторимое рядом. Я совсем другую картину мира себе рисую, чем то, что показывается нам. Заглядывание в дальнюю-дальнюю повседневность – это свежее восприятие нашего же мира. Не исключено, что я бы смотрел японские, корейские, вьетнамские фильмы, если бы они свободно были на нашем экране. Вот и еще раз я в разладе с большинством, мне требуется то, что большинство отвергает. Конечно, элементы хорошего кино попадались еще до гласности, я наловился их на всю жизнь еще давно, и не видно, чтобы в последнее время было что-то специально сделано в этом направлении. Будем сидеть тихо-тихо, боясь спугнуть и то, что есть. Но, м. б., и повернется киноискусство к нам своей привлекательной стороной – как знать? И не просто несогласие с большинством, а за всем другая идеология. Идеология не расцветет, пока не наступит духовная весна. Озарение, путь озарения, вот, пожалуй, единственное.