Сегодня в девять утра по московскому времени, в тридцати километрах от Пржевальска, на границе с Киргизией произошло землетрясение. Ну и, как обычно: по предварительным данным жертв… и т. д. Вот образец оперативной информации сегодняшнего дня, а в остальном мы имеем дело с мыслями и новостями вчерашними, о которых только сегодня что-то сообщается по телевидению. Говорят еще о циклоне на Сахалине и показывают город, весь заваленный снегом. Также показывают испаряющиеся на сильном морозе реки в Соединенных Штатах, говорят о сорокаградусных морозах. Крещенские морозы.
Чайник закипает, и некоторое время шумит пар, пока не выключаю газ. Простой «трехсотый» чай распускается как будто необычайным букетом с вкусом и ароматом, затмевающим все. Ночь. Сегодня я погружаюсь в забытье, соответствующее состоянию сна без сновидения, и так провожу все то время дня, когда идут телевизионные передачи, более-менее сносные. Они повторяются на неделе. И вот состояние сна без сновидений устанавливается в одной сфере, а состояние забытья – в другой. А на другой руке негативизм всеотрицания, отталкивающих выходок, каких-то крайне своеобычных привычек. Это сердцевина мудрости, пустота. А судить обо всем остальном надо по полутени, по тону и по полутону, по оттенкам.
В то время я еще не мог быть знан по городу за красный Псков, и мне пришлось добраться до Ташкента, чтобы немного разобраться в правовой стороне этого дела. Там с нами поступили по-каракалпакски. Мы добирались до студеной горной струи, чтобы немного прийти в себя после ленинградской пьянки, а нас подсадили к плану в спецприемник, и мы вышли оттуда перерожденными. У нас были с собой книги, которые привязывали нас к родным краям, а нам нужно было сидеть в подвале с загородкой и ждать дня отправки на север. У нас был альбом Феофана Грека и книга по священной истории, о первых христианских подвижниках в Святой Земле. Так тогда были раздвоены наши помыслы и мы не представляли себе, что один грек прошел перед нами этим путем задолго и навсегда. Зато я ясно сознавал, что мы там попали в период полного спокойствия. До уничтожительного ташкентского землетрясения оставалось года три или четыре. И я помню, что мы на все окружавшее нас могли смотреть прямо. Несмотря на ранний месяц, март, уже днем хорошо припекало и, по-нашему, мы могли раздетыми быть по-летнему, а ночами дышалось свободней под синим небом или не спалось на нарах. Вот какие есть законы в Узбекистане, позволяющие приезжего упрятать в спецприемник. Такой профилактикой жизни там, должно быть, занимаются и сейчас. Я думаю, что вся эта эпопея с планом – не слишком дорогая цена за номер «Туркестанских ведомостей», который мне попался позже. Настолько интереснее он по содержанию современной газеты. Теперь, когда говорят или передают телевизионную передачу о Ташкенте и я вижу, что там ничего старого и не сохранилось и все заменяют современные здания с обилием, как кажется, стекла, я вижу, что мне в новом Ташкенте не бывать, так все изменилось. И мы должны понять, насколько более живучи привычки у людей, поскольку только они сохранили и пронесли дух, связующий несоединимое, и не перестали быть такими, какие они есть, соединением Востока с Западом, на деле, в человеке. Особенно поблуждать по городу не удалось, но мы побывали в картинной галерее и музее современного народного искусства. Сходили в русский храм, где обилие прихожан было необычайное. Побывали на городском базаре, где все продавалось, все осенние плоды, фрукты, виноград; на барахолке на окраине мы уже продавали с себя шмутки и переодевались в ватники и переобувались в сапоги для поездки в горы. Кому-то я продал свитер, хотя он бы мне не помешал, пожалуй, а вот со своей меховой шубой я так и не расстался там. И вот все эти переходы по городу, особенно долгий путь в церковь и на барахолку за город почти, потом прогулки по дороге к дому, в котором мы обитали, а, главное, конечно, трехдневная поездка в горы через Чирчик и Бричмуллу, созерцание гор по дороге оттуда, когда мы шли долго пешком по шоссе, ночью, и вечером, и утром. Я составил себе какое-то представление об этом крае, хотя чего-то не похожего на перечисленное выше не увидел совсем. Юра был любопытнее меня и совершил вылазку из приемника и говорит, что повидал район, совсем не похожий на то, что нам довелось повидать вместе. И путь из приемника на вокзал, когда нас выпустили с билетами до Куйбышева, а мы еще думали, не продать ли и их и не махнуть ли в Чаткальский хребет, где, говорили, можно было просуществовать, собирая грибы. Интересно знать, как бы нам это удалось, путь вдоль глубочайшей песчаной канавы, на противоположном берегу которой уже цвели деревья, персиковые или абрикосовые, мы не знали, но видели, как они прекрасны.