Гораздо больше раненых в Мексике – тысячами исчисляются, причем говорят, что многие обожжены так сильно, что не выживут. Это крупнейшая катастрофа такого рода за всю историю. Огромное количество газа сгорело.
Ближе к концу года продаются книги по буддизму. Кира принес Г. Б. Дагданова «Чань-буддизм в творчестве Ван Вэя». Новая книжка, новосибирского издательства, продавалась свободно, но брали очень. Подарил мне. «Бяньвэнь по Лотосовой сутре» можно было взять в двух экземплярах, да стоит дорого – четыре шестьдесят. Какие-то эфиопские хроники еще в продаже есть. Больше, правда, ничего не заметил он. Заходил в Академкнигу. Приехал, Вере долг привез, а мне эту книжечку с буддийскими стихами. Ведь в обычные сборники буддийские стихи не входят. Скоро декабрь. Снег выпал повторно и лежит, не тает, хотя утром было всего минус один градус. Может, перед Новым годом, перед днем рождения, мы и окажемся в метро у киоска с книгами. В прошлом году так нам достались песни Далай-ламы. Тоже к Новому году вышли. Рассказывает, что слышал по радио передачу о том, что американцы научились управлять стихиями, и тайфуны, землетрясения, засуха в их власти. Я показываю ему заметку о землетрясении на острове Диего Гарсия, вызванном, якобы, маломощным ядерным взрывом, приведшим к человеческим жертвам на соседнем острове Родригес. Засуха в Эфиопии, чуть не десять миллионов человек без пищи, спешат оказывать помощь, но, говорят, очень трудно с доставкой продуктов внутри страны из-за нехватки транспорта и партизанских войн. Так что приходится помогать и вертолетами, и грузовиками. Несколько лет уже продолжается засуха, как один эмигрант сказал, такие же скелеты ходили по Украине в тридцать втором. Говорят, что пока, несмотря на помощь, масштабы голода еще расширяются. Я в этой книжке все хотел сказать, нарисовать, что Эфиопия – это дом, повернутый к нам лицом, а за ним виднеется другой, четырнадцатиэтажный, стоящий торцом, и что по окнам их мы читаем новости, как по телетайпу передаваемые. В Эфиопии четырнадцать провинций, и из них двенадцать охвачены засухой. Но пока не заметно, чтобы Судан просвечивал из-за Эфиопии. Скорее Чад да Ливия. Ливийское радио передает предупреждение Мубараку, что он может быть убит, за то что дает приют в Египте врагам Каддафи. А о Судане я помню только сюжет, как там борются с алкоголизмом и коробки с «Мартелем» и ящики с пивом давят бульдозерами, а крепкие напитки выливают куда-то в реку или в канал. Больше о Судане как-то ничего не говорится. Но, может быть, сквозь затяжной кошмар голода и проступят постепенно какие-нибудь его черты.
Ничего легче нет, как писать. Двор еще спит, ни один свет не зажжен, даже в детском саду погашен контрольный свет. Мороз забирает не на шутку, проснулся рано и в четыре не знаю, спать ли лечь. Ведь вставал сварить чай, чтоб был к утру готовый. Выпил чаю. Теперь нужно спокойно лечь. Еще раньше: усидели бутылку «Агдама», и эту ужасную коробку, куда складывали кости и кожу копчушек и корки от мандаринов, пустые упаковки, а под конец куда я высыпал и окурки из банки для мусора, я бы выкинул из дома вечером в мусоропровод. Есть натюрморт: три мандарина и четыре яблока на окне, и никакого другого натюрморта беспорядочного, состоящего из опрокинутых сосудов для питья и емкостей для жидкостей, не надо. И все-таки я встаю ночью заварить чай. Времени утром кажется мало. Не раскачаться так быстро где-то в семь. Натюрморт с ореховой скорлупой. Вера привезла пять пачек «тридцать шестого», и я их складываю на верх буфета, в коробку из-под «Розовой воды». Коробки, коробки из-под одноразового чая и банка из-под «Дарджиллинга», упаковки чайные. Чаем занят весь буфет. Хожу и думаю, что я в своем праве ходить когда захочется, варить чай в полной тишине. Хожу и курю, я покурил сегодня, теперь надо заканчивать дневник, а еще месяц до конца года. Я несколько оторопел, сколько ж это я должен успеть, за месяц исписывать в день по две страницы таким мелким почерком. Съели коробку «пастилы» самборского завода, в первый раз надел носки, купленные уже после возвращения изо Львова. И в четыре я не ложусь, а сажусь писать, надо записать все за день, да и за этот период. А потом к тем трем яблокам прибавляются еще три. И натюрморт становится: шесть яблок и три мандарина. Вот уже зажглись два окна в пятиэтажном доме из тех, что раньше всех просыпаются. Завывает ветер над домом, но в квартире довольно тепло, сижу раздетый. Да, да – мне важно, чтобы этот дневник остался от этого времени и от времени месяц вперед. Пытаюсь вызволить забытую мысль, чтобы, ах да, вспомнить, о чем подумалось, пока я так бродил по кухне. Не вспомнить, но что дальше было, я все честно описал. И дальше и раньше. Тут надо как-то разделять дальше от раньше. Вообще же, сейчас я думаю, что снова пора эфиопским студентам в Духовную академию в Ленинград или в Киев, а потом в епархию. Негр- священник – это так экзотично, что зеленые холмы этого прихода прямо так и отпечатались в сознании. Все, вплоть до факельных шествий, там возможно. Но так-таки и не вспомнил, о чем думал потом, за хождением, думаю, вспомню.