Одеваюсь потеплее в шерсть, все-таки здесь холодно. Это место на карте, Джиргаталь, я заметил, когда говорили о наводнении у Калаи-Хумба, это было в разгар лета. А то, что случилось там, случилось уже осенью, я, конечно, подзабыл названия тех окрестностей, но тогда еще писали, можно бы разыскать ту заметку, что на Ванче сель может образоваться, как в какие-то прошлые года, когда впору было эвакуировать всю долину. Много еще писать. Что-то изменилось, я курнул уже сегодня, это отличает запись от предыдущих. И тут, полшестого, первый человек выходит и вызывает к себе лифт, который очень медленно поднимается с первого этажа, затем спускается на нем, затем сразу это повторяет и следующий, человек с гораздо более мягкой походкой, чем у первого. Тут уже пора кончать записывать. Здесь я сижу и ничего не могу с собой поделать. Что-то скажут в шесть часов о морозе? Дом начинает двигаться, стереотипные окна за окном. Уже по радио стук передают, скоро уж, скоро. И тогда еще час, уже посвященный слушанью радио или слушанью тишины, уже относительной. А что слушать? Хорошо, есть «тридцать шестой». Вьюга, метель, волна до двухсот тридцати сантиметров, двенадцать градусов. И все же новый интерес каждый день возникает. А люди все идут и идут, и снег идет. Все теряется как бы в тумане. Только дети способны играть под падающим снегом, а взрослые относятся к снегу как к нешуточному явлению и шутить не намерены. И грустно так видеть бредущих под снегом стариков и состарившихся молодых людей. Гнет ветер, метель слепит, впереди ничего, кроме пелены снега, не видно. Силуэты людей возникают в туманной мгле. Все же день обычный, хотя сегодня нападало снегу больше, чем за всю предыдущую осень. Мы живем при начале зимы, город прикрыт тучами, ждем потепления. Дети еще могут чего-то ждать от снегопада, а остальные удовлетворены полностью, даже с избытком. Все, что заставляло раньше сомневаться, казалось незрелым, занимает свои места, находит себе место. Эта книжка именно мне нужна. Три часа дня.
Утром самое первое, что я собираюсь сделать, это сварить себе чашку своего чая. Перед этим подкуриваю. Опять прошло тринадцать часов. Вечером не узнавал, кажется, ничего нового. Пробовал дозвониться до Киры – безрезультатно. Он, наверное, на кинофестиваль ходит, дома его не застаю. Капель с крыш, значительно потеплело. Что скажут в шесть? Еще есть время. От окна больше холодом не веет. Лубочный пакетик «восточного острого супа» вызывает представление об Уругвае и выборах. Из другого города привезла Вера аккуратные пять пачек одесского «тридцать шестого». Сейчас он кончается, но уже здесь, на Замшина, ей удалось достать еще пять московского. Мы с чаем. Я первый встаю во дворе, исключая тех, кто вообще не спал. И мое окно светится в ночи, как знак какой-то новости, а новости и нет. Шведских журналистов не допустили к Ярославу Сойферту, без мотивировки. Эти пачки чая, каждая, как дом или государство. Есть такое государство – «чай», или они прообразуют какие-нибудь страны с карты мира? Заказала Вера два экземпляра «Эликсиров сатаны». Один, чтобы Кире подарить. Купила очень большой том А. Платонова. Сейчас достала себе печатать срочно детектив, и О. Мандельштам откладывается. Сейчас четыре градуса тепла. В Индии, в штате Мадохья-прадеш отравились двести человек испарениями синильной кислоты. Руководство завода арестовано, число жертв может быть и большим. Шестьсот с лишним человек умерло от этого отравления.