Уже семнадцатое января, а я все еще курю, как именинник, отдыхаю. Праздники растянулись надолго. Еще недели на две у меня плана хватит, а там вставать на колени, идти на поклон. Не боюсь ничего. Просыпаюсь все около трех, а в пять-полшестого ложусь полежать до будильника. Верочка даже заметила, что я ей завтрак (бутерброды) готовлю с ночи. Очень ценны эти спокойные ночные часы, хоть бы и не курить, да все кончается. Утренний покой теперь нарушает звук отбойного молотка или электродрели – решили входную дверь запереть на замок и проводят микрофоны в квартиры, теперь не разоспишься до полпервого, долбят и долбят. Переедем. Хоть ненадолго, но спокойнее у мамы. А мороз совсем ослабел, сегодня с утра минус два, сейчас – около четырех градусов всего. Самое время возникнуть в зимнем на Петроградской. Существует опасение, что еще крещенские морозы дадут себя знать, но надеемся на лучшее. Первые, они всегда круче, дальше не так. Зимовщиков, способных со мной, с нами просидеть всю зиму, холодные февраль и март, не находится. Мама, во всяком случае, не из таких. Верочка берет завтра полдня отгула, специально для переезда.
Почти и не заметил, как побыл на Петроградской. Приехали на Татарский на такси, и я в этот же день обошел сберкассу и гастроном. Перед самым обедом покупаю «33» на углу Большого и иду домой. И завтра и послезавтра все пьем вина, и я только успеваю засыпать и просыпаться. Спрятались мы вовремя, на Крещение ударили морозы. Мы как-то в домах не чувствуем, какие страшные морозы. Ну да, нет ветра, вот и не чувствуется холод. Даже в газете регулярно сообщают о рекордно низких температурах то там, то там и о количестве погибших от холода. Например, в Австрии, во Франции. Я думаю о том, как тяжело сейчас Кире и Ире. Два человека сидят. У мамы случилось что-то страшное в доме, приходил лейтенант, звал ее в понятые, но оставил с миром, сказал, что ей было бы тяжело видеть «эту картину». Ничего больше. Не топят, а все еще семнадцать градусов. Сегодня девять дней со дня смерти тети, и Кира с Эллой собрались зайти ко мне, а я так к ним и не выбрался. Был один день, подходящий для поездки, именно тот, когда я вернулся с Петроградской, да быстро холодало, а у меня было вино, и я предпочел проспать удобное время. А потом холода. Тут уж и не зовут. Сегодня позвонил Кира – сегодня зовет до вечера заехать. Я сразу отказываюсь, а потом объясняю, что я должен гороховый суп сварить, это займет много времени. Кира об этом знает, но упирает на то, что стало потеплее. Кому как, но мне и семнадцати градусов довольно, чтобы не выходить. А он все устраивается на работу, пробегал все крещенские тридцатиградусные. Вчера остался ночевать у Миши. Вот все, что я об их жизни знаю. Сегодня зайдут, Бог даст. Все холодное время мы только перезваниваемся.
Кира, действительно, заходил на ночь, принес армянского коньячка. Недолго посидели с ним, поговорили и выпили. Перед сном коньяк пошел очень хорошо. Эллочка осталась помогать убираться после гостей и не зашла. У них сейчас главная забота, что они пропустили время, когда можно было выкупить очередной том Н.А. Некрасова, и в полном собрании у них образовался пропуск. Ищут, где бы достать девятый том, пока безуспешно. Кажется, договорились приехать к ним в субботу-воскресенье.
День сделан, в том смысле, что я поел кое-чего, попил чая. А ложиться мне просто не хочется, и вот я гуляю по кухне и прихожей. У Камо-но Темэя была хижина девять квадратных метров. Это площадь моей кухни. Проснулся в семь без чего-то и думал уже, что больше не засну. Действительно, пролежал все утро, но, кажется, не спал и в забытье не впадал. Все же немного рассредоточил свой ум. Курю заново. Последние известия ничего нового мне не сказали, в газете пишут о гробнице возле Типаса, в Алжире – так и неизвестно, кому она принадлежит. День этот очень спокойный и пустой, не занимаемый моей персоной. Я успеваю подумать о том, что раньше я писал не так, оставлял некоторый простор полету фантазии. Теперь голая фактография является моим уделом. В середине дня вспоминаю Володю Пятницкого, и он как бы говорит мне: «Только не завернись». Годы проходят за годами, а ничего не меняется в моей жизни. Я вспоминаю фотографию начала века – пикник нашей семьи, – и мне кажется, что ничего не меняется в жизни вокруг так же. Правда, мы живем уже в космический век, но ведь и каждому предыдущему времени соответствовали какие-то смелые научные проекты.