Не без умысла мы различаем достижения Гитлера и его успехи. Достижения принадлежат человеку. В случае успехов в них всегда участвую двое, и успех одного является неуспехом другого. При одной и той же силе можно быть успешным против более слабого противника и безуспешным против более сильного: это прописная истина. Но как раз прописные истины очень часто упускаются из внимания. Если в этом случае единожды не упустить из виду, то все объясняется. Успехи и неуспехи Гитлера тотчас же станут объяснимыми, если отвернуть взгляд от Гитлера и направить его на его противников.
Успехи Гитлера как раз никогда не достигались против сильного или даже лишь против упорного противника: даже Веймарская республика конца двадцатых годов и Англия 1940 года оказались слишком сильными для него. Тем более никогда он не обладал той находчивостью и изворотливостью, при помощи которой более слабый может ловким маневром обвести более сильного противника и победить его: в борьбе против коалиции союзников в 1942–1945 годах ему никогда не приходил в голову даже намек на мысль, как можно использовать внутренние напряжения этой коалиции, чтобы взорвать её; наоборот — Гитлер сам больше чем кто–либо другой внес вклад в то, чтобы во многом сплотить противоестественную военную коалицию Запада и Востока, и он со слепым упрямством делал всё, чтобы удерживать её в целости, когда она трещала по швам.
Но всех без исключения своих успехов он достиг с противниками, которые были неспособны к настоящему сопротивлению или не желали его. Внутриполитически он нанес Веймарской республике смертельный удар тогда, когда она уже была лишена содержания и практически капитулировала. Внешнеполитически разделался с европейской мирной системой 1919 года, когда она уже была сотрясена изнутри и показала себя несостоятельной. В обоих случаях Гитлер лишь подтолкнул уже падающее.
Также в тридцатые годы Гитлер персонально повсюду имел дело со слабыми противниками, в отличие от двадцатых и сороковых годов. Немецкие консерваторы, которые некоторое время оспаривали его право на преемственность Веймарской республики, не имели концепции действий, боролись между собой и внутренне колебались в выборе: сопротивление Гитлеру или союз с Гитлером. Таким же образом между сопротивлением Гитлеру и союзом с ним колебались английские и французские политики конца тридцатых годов, у которых он отвоевал свои внешнеполитические успехи. Если внимательнее посмотреть на состояние Германии в 1930 году, состояние Европы в 1935 и состояние Франции в 1940, то успехи Гитлера потеряют свой нимб чудесного, который они имели для современников. Так что нам следует постараться и несколько глубже посмотреть на историю того времени, без чего успехи Гитлера останутся непонятными, даже если будет казаться, что такое рассмотрение уводит нас от Гитлера.
Веймарская республика в 1930 году уже подошла к своему концу, до того, как в сентябре этого года Гитлер добился своего первого большого успеха на выборах.
Правительство Брюнинга, образованное в марте, уже было первым из правящих кабинетов, которое должно было выстроить переход к совсем другому государственному и конституционному устройству, хотя этот переход и был весьма неопределенным и непродуманным в деталях. В отличие от обоих своих преемников Папена и Шляйхера, Брюнинг еще удерживался на краю соответствующей конституции легальности — «чрезвычайные постановления», посредством которых он управлял, пока еще «терпимо» воспринимались рейхстагом, но большинства в рейхстаге, как это предполагалось по конституции, у Брюнинга за спиной не было. А посредством фикции постоянного чрезвычайного положения, которое позволяло ему править без рейхстага, он практически уже отменил Веймарскую конституцию. Таким образом, ошибкой (хотя и широко распространенной) будет утверждение, что лишь атака Гитлера на Веймарскую республику привела к её падению. Она уже падала, когда Гитлер с важным видом взошел на сцену, и во внутриполитических битвах 1930–1934 гг. в действительности речь не шла более о защите республики, а только лишь о том, что станет её преемником. Единственным вопросом было — придет ли на смену уже капитулировавшей республике консервативная (скорее монархическая) реставрация, или же это будет Гитлер.
Если есть стремление понять это положение в конце, то следует коротко глянуть на историю Веймарской республики — с самого начала несчастливую историю.
При своем основании республика держалась только на коалиции трех партий левого центра — СДПГ, левые либералы и католики, которые уже до того в последние годы кайзеровского рейха образовывали большинство в рейхстаге и в последние мгновения этого рейха, в октябре 1918 года, осуществили его парламентаризацию (а точнее — она свалилась им на колени). После революции в ноябре 1918 года они образовали «Веймарскую коалицию» национального собрания, создали Веймарскую конституцию, которая в основном копировала парламентаризированный кайзеровский рейх, и сделали себя правительством. Но уже через год, при первых республиканских выборах в рейхстаг, они потеряли парламентское большинство и больше никогда его не обретали.
Между тем произошла незапрограммированная Ноябрьская революция 1918 года. Она никоим образом не соответствовала концепции Веймарской коалиции и была ею подавлена. Это вызвало к жизни разочарованную и ожесточенную длительную оппозицию левых, которые никогда не приняли Веймарское государство и никогда с ним не примирились. Но все–таки у революции был один необратимый успех — это ликвидация монархии. Веймарская коалиция после этого не осталась не у дел в созданной революцией республике. Но при этом образовалась еще более многочисленная и сильная длительная оппозиция правых, которые столь же мало приняли Веймарское государство, «государство Ноябрьской революции», как и разочарованные левые революционеры. И они были опаснее левой оппозиции, поскольку они, как и прежде, занимали почти все государственные посты в армии и среди чиновников. У Веймарского государства с самого начала была целая армия врагов конституции на государственной службе! Кроме того, начиная с 1920 года правые и левые противники республики обладали еще и большинством в рейхстаге, и до 1925 года республика, едва сойдя со стапелей, уже годами раскачивалась, подобно кораблю в шторм. Почти ни одного года не проходило без путча справа или слева (гитлеровский путч 1923 года был одним из многих). В эти годы никто не предрекал республике долгую жизнь.
А затем случился все же краткий период видимой консолидации — «золотые двадцатые годы», с 1925 по 1929 год. Для Гитлера это были годы полного провала, когда его исступленная враждебность к республике полностью оставалась безответной и только что не вызывала насмешек. Что же изменилось? Что неожиданно сделало «республику без республиканцев» жизнеспособной?
Многое. Способный министр иностранных дел, Густав Штреземанн, обеспечил предпосылки для примирения с противниками в прошедшей войне, облегчение тягот и небольшие престижные успехи. Американские кредиты позаботились о скромном расцвете экономики. Однако важнейшим было вот что: массивная и могущественная правая оппозиция, давно уже (или: все еще) прочно закрепившаяся в министерствах и в ведомствах государства, которое она отрицала, преимущественно и в виде опыта отказалась от своей оппозиции к этому государству и соблаговолила, чтобы ей управляли. Из врагов республики на пару лет они стали «республиканцами по здравому смыслу».
Решающим событием, которое сделало возможным это половинчатое изменение убеждений и дало республике шанс консолидации, было избрание в апреле 1925 года рейхспрезидентом Гинденбурга. В этом не раз усматривали начало конца республики. Абсолютно неверно. Избрание Гинденбурга было для республики счастливым случаем и дало ей единственный шанс, который когда–либо у нее был. Потому что с героем мировой войны и кайзеровским фельдмаршалом во главе республика для правых, которые до сей поры жестко отвергали её, стала выглядеть неожиданно приемлемой. Намечалось нечто вроде примирения. Оно удерживалась до тех пор (с 1925 по 1928 год), пока правоцентристская коалиция из католиков, правых либералов и консерваторов образовывала правительство рейха. Тем самым государствообразующая партийная система была на время и в единственный раз расширена на всю ширину право–левого спектра, за исключением таких радикальных периферийных групп, как коммунисты и национал–социалисты. В лояльности к государству со стороны теперешней оппозиции в лице социал–демократов и левых либералов и без того можно было не сомневаться.