При этом Жизнь и Смерть для него самого всегда были близко рядом друг с другом. Как известно, он кончил самоубийством, и это самоубийство не свалилось как снег на голову. Более того, при неудачах он уже склонялся к этому шагу, и он поставил точку над i тем, что жизнь, от которой сделал зависимой судьбу Германии, заодно был готов в любое время отбросить. После неудачи мюнхенского путча в 1923 году он объявил Эрнсту Ханфштэнглю, у которого скрывался, что теперь он сделает выводы и застрелит себя, и Ханфштэнглю, по его свидетельству, стоило некоторых усилий, чтобы отговорить того. В более позднем кризисе, в декабре 1932 года, когда партии угрожал раскол, он высказал Геббельсу следующее: «Если партия распадется, то в течение пяти минут я при помощи пистолета поставлю точку».
В свете его действительного самоубийства 30 апреля 1945 года нельзя воспринимать это как всего лишь пустые разговоры. В высказывании Геббельсу особенно показательны слова «в течение пяти минут». В более поздних высказываниях, в которых всегда говорилось о том же, это стали секунды, а в заключение даже «доли секунды». Очевидно, что в течение своей жизни Гитлер размышлял о том, сколь быстро совершить самоубийство и как легко это у него выйдет. После Сталинграда он выразил свое разочарование тем, что фельдмаршал Паулюс не застрелился, вместо того, чтобы сдаться русским, в таких гневных словах: «Нужно было застрелиться, как раньше полководцы бросались на меч, когда видели, что дело проиграно… Какой же страх нужно иметь перед этим, перед этой секундой, которой можно освободить себя от уныния, если тебя не удерживает долг в этой ситуации! Эх!» И после покушения 20 июля: «Если бы моя жизнь должна была окончиться, то для меня лично, должен сказать, это было бы только освобождением от забот, бессонных ночей и тяжелых нервных недугов. Это только доля секунды, после этого освобождаешься от всего и обретаешь покой и вечный мир».
Самоубийство Гитлера, когда оно действительно произошло, поэтому не вызвало особого удивления, оно было отмечено как нечто почти само собой разумеющееся, и не потому, что самоубийство ответственных лиц после проигранной войны повсеместно было само собой разумеющимся: таковыми они ни в коем случае не являются, они даже чрезвычайно редки. Оно выглядело само собой разумеющимся, поскольку в ретроспективе жизнь Гитлера с самого начала казалась нацеленной на это. Личная жизнь Гитлера была слишком пустой, чтобы в случае неудачи стоило сохранять её, а его политическая жизнь почти с самого начала была под лозунгом «Всё или Ничего». После того, как вышло Ничего, самоубийство вышло само по себе. Специфическое мужество, которое принадлежит к самоубийству, было у Гитлера всегда, и если задать самому себе вопрос — всегда считали его на это способным. Поэтому примечательным образом за самоубийство Гитлера едва ли на него кто–то обиделся: оно подействовало слишком естественно.
Что подействовало неестественно и как неловкое нарушение стиля, это то, что он свою возлюбленную, которая в жизни для него мало значила, забрал с собой в смерть, причем еще своеобразно обывательским, эффектным жестом приватно женился на ней в последние двадцать четыре часа. И что к его счастью лишь гораздо позже стало известно — ведь за это на него по праву очень бы обиделись — было то, что он и Германию, или что от нее оставалось, пытался взять с собой в смерть. Об этом, и о его отношении к Германии вообще, речь будет идти в последней главе под названием «Предательство».
Пока же мы хотим поближе посмотреть на выдающиеся достижения Гитлера и его поразительные для современников успехи. Ведь и те, и другие у него несомненно были.
ДОСТИЖЕНИЯ
В первые шесть лет своего двенадцатилетнего правления Гитлер поразил друзей и недругов целым рядом достижений, которых от него до этого никто не ожидал. Это были те достижения, которые тогда его противников — в 1933 году ими были еще большинство немцев — привели в замешательство и внутренне их обезоружили, и которые среди старого поколения и сегодня еще создают ему определенное негласное реноме.
Прежде у Гитлера была только слава демагога. Его достижения в качестве публичного оратора и гипнотизера масс, разумеется, всегда были неоспоримы, и в кризисные годы, достигшие наивысшей точки в 1930–1932, они сделали его самым серьезным претендентом на власть. Но едва ли кто–то ожидал, что он, попав во власть, покажет себя на деле пригодным для неё. Управлять, говорили люди, это все–таки нечто иное, чем речи произносить. И еще бросалось в глаза, что Гитлер в своих речах, в которых он безмерно поносил правительство, требовал всей власти для себя и для своей партии и беззаботно поддакивал недовольным всех направлений о противоречиях, ни разу не сделал ни одного конкретного предложения о том, что следует сделать против экономического кризиса и безработицы — забот, которые тогда довлели над всеми. Тухольский говорил от лица многих, когда писал: «Этого человека вовсе не существует; есть только шум, который он производит». И тем сильнее была психологическая ответная реакция, когда этот человек после 1933 года проявил себя как чрезвычайно энергичный, изобретательный и эффективный руководитель.
Конечно, наблюдавшим и выносящим приговоры уже до 1933 года следовало обратить внимание не только на его способности оратора, если бы кто–то из них всмотрелся получше: а именно на его организаторский талант, точнее сказать, на его способность создать продуктивный аппарат власти и господствовать над ним. НСДАП конца двадцатых годов целиком и полностью была созданием Гитлера; и как организация она уже превзошла все прочие партии, прежде чем она в начале тридцатых начала собирать вокруг себя массы избирателей. Она оставила далеко в тени знаменитую партийную организацию СДПГ. Еще более, чем та была во времена кайзера, НСДАП была уже государством в государстве, антигосударством в малой форме. И в противоположность к рано огрузневшей и ставшей самодовольной СДПГ гитлеровская НСДАП с самого начала обладала зловещей динамичностью. Она повиновалась только одной господствующей воле (способность Гитлера каждый раз почти играючи приобщать к господствующей идеологии или устранять конкурентов и оппонентов была также значимой для будущего, и внимательные наблюдатели могли бы распознать её уже в двадцатые годы), и она была вплоть до самых малых подразделений полна боевого пыла, бурлящей и марширующей машиной избирательной борьбы, какой до того не было известно в Германии. Равным образом по сравнению с другим созданием Гитлера в двадцатых годах, его армией гражданской войны — отрядами СА[5] — все другие политические боевые объединения того времени (немецкий националистический «Стальной Шлем», социал–демократический «Железный Фронт», даже коммунистический «Рот Фронт») выглядели как вялые объединения городских дружинников. Штурмовики далеко превзошли их всех в страстном желании борьбы и в безрассудной смелости, разумеется также и в жестокости и в кровожадности. Их — и только их одних — действительно боялись.
Впрочем, это был осознанно разжигаемый Гитлером страх, который обеспечил то, что террор и нарушения закона, которые с марта 1933 года сопровождали захват власти Гитлером, вызвали столь мало возмущения и воли к сопротивлению. Люди боялись худшего. Штурмовики в течение года с кровожадным предвкушением заранее возвещали о «Ночи длинных ножей». Она не состоялась; были только отдельные, скрытые и вскоре снова подавленные, разумеется никогда не покаранные убийства некоторых особенно ненавистных противников. Гитлер лично и торжественно (под присягой, в качестве свидетеля перед имперским судом) заявил, что после его прихода к власти покатятся головы — головы «Ноябрьских предателей». После этого почти облегчением было то, что ветераны революции 1918 года и видные деятели республики весной и летом 1933 года были «всего лишь» заключены в концентрационные лагери, где они хотя и подвергались жестокому обращению и их жизни были в опасности, но все же в основном раньше или позже они снова выходили оттуда. Некоторые даже оставались совершенно нетронутыми. Ожидали погромов: вместо этого только в течение одного дня — 1 апреля 1933 года — имел место более символический, бескровный бойкот еврейских магазинов. Одним словом, все было очень плохо, но все же несколько менее плохо, чем угрожалось. И те, которые — как позже оказалось, по праву — говорили: «Все это только лишь начало», были, казалось, уличены во лжи, когда террор в течение 1933 и 1934 годов медленно затихал, а в годы с 1935 по 1937 («хорошие» нацистские годы) приобрел определенные черты нормальности, едва заметно искажаемые лишь дальнейшим существованием теперь уже меньше загруженных концентрационных лагерей. Другие же, кто говорил: «Все это лишь прискорбные явления переходного периода», выглядели оказавшимися правыми.
5
SA = Sturmabteilungen: СА — нацистские «штурмовые отряды», штурмовики. Созданы в Германии 3 августа 1921 года, просуществовали до 1945 (Прим. переводчика)