Друзья затевают бессмысленный спор. «Словно тешась безумной враждою», они губят свою дружбу «безотрадными, жесткими, злыми» словами. Не припомнилось им «задушевное, теплое слово» – и примирения не состоялось, сердца остались «без любви и прощенья» («Ссора», 1883). Стихи о ссоре оставляют тягостное впечатление, воскрешая в памяти знаменитое гоголевское «Скучно на этом свете, господа!».
В стихотворениях «Из бумаг прокурора» (1883) и «Сумасшедший» (1890) – та же пронзительная боль за человека, исковерканного «бессмысленным и злым» строем жизни. И говорится здесь не только о личных мотивах тоски и разочарования. «Слишком много человеческого горя отразилось в них, – отмечает Г. Бялый, – чтобы это могло быть порождено только личными обстоятельствами.»
В небольшом поэтическом наследии Апухтина отчетливо выделяются интимно-повествовательная лирика и романсный жанр. Линию интимного повествования представляют стихотворения-дневники («Год в монастыре»), стихотворения-монологи («Из бумаг прокурора», «Сумасшедший», «Перед операцией»), стихотворные послания («Братьям», «А. Г. Рубинштейну. По поводу "исторических концертов"», «К славянофилам»). Всех их можно причислить к жанру своеобразной исповеди, отмеченному непритворной задушевностью, искренностью, тонким психологизмом. Те же качества отличают и романсы Апухтина («Я ее победил, роковую любовь…», «Мухи», «День ли царит, тишина ли ночная…», «Ни отзыва, ни слова, ни привета…», «Пара гнедых»).
Апухтин создавал произведения с расчетом на чтение их декламаторами либо исполнение певцами, то есть на слуховое восприятие. Отсюда важность интонации: повышение и понижение тона, речевые паузы, вопросы и восклицания, синтаксические и фразовые ударения, подчеркнутость звукового строя речи. С помощью различной синтаксической структуры фраз, порядка слов, пунктуационных знаков Апухтин передает особенности интонации, добиваясь неповторимости своего голоса.
Поэт избегает совпадения ритмической паузы в конце строки с паузой смысловой («То было уж давно… на станции глухой, / Где ждал я поезда… Я помню, как сначала / Дымился самовар и печь в углу трещала…» – «Памятная ночь»), нередко разбивает стих короткими фразами («Плывем. Ни шороха. Ни звука. Тишина.» – «На Неве вечером»). Для повышения эмоциональной напряженности речи он перемещает – в пределах одного стихотворения – четырехстопный, пятистопный и шестистопный ямбы («Ночь в Монплезире»), иногда в тех же целях использует сужающуюся строфу («Проложен жизни путь бесплодными степями…»).
В стихотворениях «Письмо» и «Ответ на письмо» бросается в глаза резкая смена интонации в конце каждого из них. Напряженная, страстная тональность «Письма» контрастирует с иронической припиской Р.S.: «Тревога, ночь, – вот что письмо мне диктовало…» Напротив, насмешливый, «небрежный» тон «Ответа на письмо» обрывается в приписке взволнованным признанием в любви: «Приди, приди ко мне, прими былую власть! / Здесь море ждет тебя, широкое, как страсть, / И страсть, широкая, как море.»
Повышенную эмоциональность поэтической речи Апухтина придают частые переклички первой и финальной строф стихотворений («Солдатская песня о Севастополе», «О, Боже, как хорош прохладный вечер лета…», «Дорожная дума», «Ночи безумные, ночи бессонные…»), а также другие виды повтора: удвоение, анафора, градация, стык, рефрен. Так, в стихотворении «День ли царит, тишина ли ночная…» каждую строфу заключает рефрен «Все о тебе!», «Все от тебя!», «Все для тебя!»; он отличается от остального текста стихотворным размером, концентрирует в себе основную мысль пьесы, выделяет ее стержневую тему. То же – в стихотворении «Судьба. К 5-й симфонии Бетховена», где рефрен «Стук, стук, стук…», подчеркивая интонационно-синтаксическую целостность поэтической картины, выразительно передает жесткую, даже жестокую неумолимость судьбы, которая «как грозный часовой, / Повсюду следует за нами». В «Паре гнедых» поэт удачно применил повторение слова в различных значениях: «Таял в объятьях любовник счастливый, / Таял порой капитал у иных…»
Столь же легко отыскать в лирике Апухтина примеры иных стилистических фигур: синтаксический параллелизм («Мухи», «Разбитая ваза»), пересечение различных синтаксических конструкций («Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года…» – «К пропавшим письмам»), многосоюзие («Я люблю тебя так оттого…»).