Кризис достигает своего апогея однажды вечером, когда эго нашего писателя пребывает в состоянии затмения столь полного, что угрожает скатиться в породившую его бездну. Он пытался излить свою сверхъестественную трагедию в рассказе, последнем в его жизни, но не смог придумать кульминацию такой остроты и интенсивности, чтобы воздать должное космическому размаху своих страданий. Ему не удалось воплотить в словах свою полуавтобиографическую тоску, а игры с подставными именами только усугубили несчастье. Больно прятать своё сердце за псевдонимом псевдонима. Наконец, сочинитель садится за стол и, как неопытный юнец, начинает обливать слезами каждую страничку неоконченной рукописи. Так продолжается довольно долго, до тех пор, пока Натаном не овладевает единственное желание — найти забвение в постели. При всех его недостатках, горе — отличное снотворное, помогающее перенестись в беззвучный и бессветный рай вдали от агонизирующей вселенной. Это так.
Немного позже раздаётся стук в дверь, весьма, надо сказать, настойчивый. Кто это? Придётся открыть, чтобы узнать.
— Вот, ты забыл, — сказала хорошенькая девушка, швыряя мне в руки мягкий свёрток. Прежде чем уйти, она обернулась и повнимательней вгляделась в моё лицо. Я иногда прикидываюсь другими людьми, например, неким Норманом и даже Натаном (или другим Натаном), но в тот момент я понял, что больше этот номер не пройдёт. Ни за что!
— Прошу прощения, — сказала она. — Я приняла вас за Нормана. Это его квартира, а моя прямо напротив и через дверь. — Она показала рукой. — А вы кто?
— Я друг Нормана, — ответил я.
— А, ну тогда извиняюсь. Это я в вас его штанами бросила.
— Он оставил их вам починить? — невинно спросил я, осматривая их, будто в поисках следов ремонта.
— Нет, он просто не успел надеть их вчера вечером, когда я его выставила, понимаете? Я съезжаю из этой жуткой дыры, чтобы избавиться от него, так ему и передайте.
— Пожалуйста, входите, в коридоре такой сквозняк, и скажите ему это сами.
Я улыбнулся ей, а она, нельзя сказать, чтобы совсем равнодушно, улыбнулась мне. Я закрыл за нею дверь.
— А имя у вас есть? — спросила она.
— Пензанс, — ответил я. — Зовите меня Пит.
— Ну, хоть не Гарольд Вакерс, или как там ещё Норман подписывает свои вшивые книжонки.
— По-моему, Викерс, Г. Дж. Викерс.
— Ну и ладно, всё равно вы не похожи на Нормана и даже на его друга.
— Уверен, вы хотели сделать мне комплимент, судя по тому, что произошло у вас с Нормом. Вообще-то я тоже пишу книги, вроде Г. Дж. Викерса. В моей квартире на другом конце города ремонт, и Норман был так добр, что пустил меня к себе и даже одолжил на время свой рабочий стол. — Я указал на заваленный бумагой и облитый слезами предмет моего последнего замечания. — Мы с Норманом иногда даже пишем под одним псевдонимом, вот и сейчас мы вместе работаем над рукописью. — Это было вечность тому назад, но почему-то секунды и минуты тех дней всё ещё преследуют нас, норовя схватить за пятки. Какие шутки играют часы с людьми, даже с теми, кто, подобно нам, уже вне их власти! Но это что-то вроде обратной магии, которая заковывает вневременное в кандалы дедовых часов на запястье, точно так же как самое злое из чудес облекает ничем не обременённый дух в тяжкий покров материи.
— Очень мило, — ответила она на что-то, сказанное мной несколько предложений назад. — Кстати. Я Лора…
— О’Финни, — закончил я. — Норман о вас такого высокого мнения. — О том, какого он о ней теперь низкого мнения, я говорить не стал.
— А где сейчас этот паразит? — поинтересовалась она.
— Спит, — ответил я, неопределённо ткнув пальцем в направлении, противоположном от входа, где тенистые углубления обозначали входы в ванные и спальни. — Он всю ночь писал.
Лицо девушки выразило отвращение.
— Забудьте, — сказала она, направляясь к двери. Потом повернулась и очень медленно сделала несколько шагов по направлению ко мне. — Может, мы с вами ещё увидимся.
— Всё возможно, — заверил её я.
— Только сделайте одолжение, не подпускайте ко мне больше Нормана, пожалуйста.
— Думаю, это будет совсем не трудно. Но и вы должны кое-что сделать для меня.
— Что?
Я доверительно склонился к ней.
— Пожалуйста, умри, Стремленье моё, — прошептал я и стиснул её шею обеими руками, давя её жизнь и рвущийся из горла крик. Потом я взялся за дело всерьёз.
— Просыпайся, Норман, — крикнул я немного погодя. Я стоял в ногах его кровати, заложив руки за спину. — Ты спал как убитый, знаешь?
На физиономии Нормана разыгралась небольшая драма: сначала удивление победило сонливость, потом оба уступили место тревоге. В последние две ночи он изрядно помучился: сражался с нашими «Заметками» и ещё кое с чем, так что выспаться ему действительно было необходимо. Мне очень не хотелось его будить.