Это объясняется, по сути, весьма просто: магия, как мы только что сказали, является наукой, но наукой традиционной; а всему традиционному — идет ли речь о науках, искусстве или ремесле — всегда свойственно то, что при правильном понимании (по крайней мере, если не ограничиваться чисто теоретическими исследованиями) нужно рассматривать как составную часть настоящего обряда; это неудивительно, ибо всякое действие, совершаемое согласно традиционным правилам, к какой бы области оно ни относилось, реально является, как мы уже отмечали, ритуальным действием. Естественно, в каждом случае эти обряды различны, поскольку их «техника» непременно соответствует той особой цели, к которой они предназначены; вот почему надо тщательно избегать всякого смешения и всякого ложного уподобления, о которых мы только что упомянули, — в том, что касается и самих обрядов, и различных областей, к которым они принадлежат, поскольку это вещи взаимосвязанные. Таким образом, магические обряды суть лишь разновидность среди многих других — и они относятся к тому же роду, что и медицинские обряды, которые, вероятно, кажутся современным людям вещью экстраординарной и даже совершенно непонятной, но существование которых в традиционных цивилизациях является тем не менее неоспоримым фактом.
Следует также напомнить, что среди традиционных наук магия — одна из тех, что принадлежат самому низшему уровню, ибо, разумеется, здесь все существует в строго иерархическом порядке сообразно своей природе и собственной области; не потому ли она, пожалуй более чем другие, подвержена искажениям и вырождению.[145]
Порой она развивается несоразмерно своему реальному значению — вплоть до того, что заслоняет собой знания более высокие и достойные интереса; некоторые древние цивилизации погибли вследствие нашествия магии, подобно тому как современная цивилизация рискует погибнуть из-за наступления светской науки, представляющей, впрочем, искажение еще более серьезное, — ведь магия, несмотря ни на что, все еще есть традиционное знание. Порой она, так сказать, переживает себя самое, существуя в виде более или менее бесформенных и непонятных пережитков, способных еще дать кое-какие реальные результаты, и тогда она может скатиться до уровня примитивного колдовства (это самый общий и распространенный случай) или выродиться каким-либо другим образом. До сих пор мы не говорили о церемониях, но как раз сейчас подходим к этому, ибо они представляют собой особый признак одной из таких форм вырождения магии — отчего последняя даже получила наименование «церемониальной магии».
Оккультисты наверняка не склонны были бы допустить, что «церемониальная магия» — единственная, которую они знают и пытаются практиковать, — есть лишь выродившаяся магия, но, однако, это так; и отнюдь не желая отождествить ее с колдовством, мы даже могли бы сказать, что она выродилась еще более, нежели последнее, хотя и иным образом. Объясним сказанное более четко: колдун совершает некоторые обряды и произносит определенные формулы, как правило, не понимая их смысла и удовлетворяясь повторением — сколь возможно точным — того, чему его научили те, кто их ему передал (это чрезвычайно важный момент, коль скоро речь идет о том, что носит традиционный характер, как легко можно понять из того, что мы объяснили ранее). Эти обряды и формулы, которые чаще всего представляют собой более или менее искаженные остатки вещей очень древних и не сопровождаются, конечно, никакой церемонией, тем не менее в ряде случаев обладают известной эффективностью (мы не проводим здесь никакого различения между благими или злыми намерениями, которые могут предшествовать их применению, поскольку речь идет единственно о реальности достигнутого эффекта). Напротив, оккультист, практикующий «церемониальную магию», как правило, не добивается никакого серьезного результата, сколь бы тщательно он ни исполнял массу кропотливых и сложных предписаний, которые, впрочем, он выучил по книгам, а не благодаря какой-либо трансмиссии; возможно, ему порой случается иметь иллюзии, но это совсем другое дело; и можно было бы сказать, что между практикой колдуна и его собственной существует такое же различие, как между чем-то ослабленным, но живым, и мертвым.
Эта неудача «магиста» (именно этим словом преимущественно пользуются оккультисты, считая его, возможно, более почтенным и менее вульгарным, нежели слово «маг») имеет двойную причину: с одной стороны, насколько в подобных случаях может еще идти речь об обрядах, он их скорее имитирует, нежели действительно совершает, поскольку ему недостает трансмиссии, необходимой, чтобы их «оживить», которую отнюдь не заменяет простое намерение; с другой стороны, эти обряды буквально удушаются пустым «формализмом» церемоний; «магист», неспособный отличить существенное от случайного (книги, к которым он обращается, вовсе не оказывают ему помощи, ибо там все, как правило, безнадежно перепутано — в одних случаях умышленно, в других — невольно), естественно, уделит особое внимание внешней стороне, которая более поражает и впечатляет; и в целом именно это оправдывает само название «церемониальная магия». На деле большинство тех, кто полагает, что таким образом «занимается магией», в действительности занимается попросту самовнушением; и забавнее всего, что церемониям удается производить это воздействие не только на зрителей, если они имеются, но и на тех, кто их совершает; последние же, если они искренни (нас занимает лишь этот случай, а не тот, когда в ход пускается шарлатанство), то похожи на детей, обманутых собственной игрой. «Магисты» достигают и могут достичь лишь эффектов чисто психологического порядка, т. е. той же природы, что и производимые церемониями в целом; эти эффекты, в конечном счете, и составляют весь смысл существования церемоний. Но даже если «магисты» достаточно осознали происходящее в них и вокруг них, дабы уяснить, что все сводится именно к этому, им и в голову не может прийти, что так происходит из-за их неспособности и невежества. Тогда они начинают изощряться в построении теорий в соответствии с самыми современными концепциями, и волей-неволей сближаются с подходом «официальной науки», объясняя, что магия и ее эффекты полностью относятся к психологической области; подобным образом часто объясняют и обряды в целом. Беда в том, что то, о чем они говорят, — вовсе не магия, с позиций которой подобные эффекты ничтожны; смешивая обряды с церемониями, они принимают за реальность то, что является лишь карикатурой или пародией на нее; и если сами «магисты» поступают так, стоит ли удивляться, что подобная путаница имеет хождение среди «широкой публики»?
Этих замечаний достаточно, чтобы, с одной стороны, связать магические церемонии с тем, что мы говорили вначале о церемониях в целом, а с другой стороны — показать, где коренятся некоторые из основных современных заблуждений по поводу магии. Правда, «заниматься магией», пусть и наиболее аутентичным способом, — не то дело, которое кажется нам достойным само по себе; но мы должны признать, что это наука, чьи результаты, что бы ни думать об их ценности, так же реальны на своем уровне, как и результаты любой науки, и не имеют ничего общего с «психологическими» иллюзиями и грезами. По крайней мере, надо уметь определять подлинную природу вещей и отводить каждой надлежащее ей место, но именно это, оказывается, неспособны сделать большинство наших современников; поэтому то, что мы уже назвали «психологизмом», т. е. тенденция все сводить к психологическим интерпретациям, весьма четкий пример которых мы здесь имеем, не является чем-то из ряда вон выходящим среди характерных проявлений их ментальности; по существу, это одна из новейших форм, в которые облекается «гуманизм» — общая тенденция современного духа, пытающегося все свести к чисто человеческим элементам.
Глава XXI. ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ ПСИХИЧЕСКИЕ «СИЛЫ»
Чтобы покончить с магией и тому подобными вещами, мы должны также обратиться к другому вопросу — о так называемых психических «силах»; последний, в свою очередь, приводит нас прямо к тому, что касается инициации или, скорее, заблуждений на ее счет, — ведь, как мы сказали вначале, ей приписывается цель «развития скрытых психических сил» в человеке. Это, по сути, есть не что иное, как способность производить «феномены», более или менее экстраординарные; и фактически большинство псевдоэзотерических или псевдоинициатических школ современного Запада не предлагают ничего другого; это настоящая мания у большинства их членов, которые настолько заблуждаются относительно возможностей упомянутых «сил», что принимают их за признак духовного развития, а подчас за его завершение; однако, даже если эти «силы» не являются просто плодом воображения, то относятся единственно к психической сфере, в действительности не имеющей ничего общего со сферой духовной, и чаще всего представляют препятствие обретению всякой истинной духовности.