Она могла бы разбудить их. После такого долгого отсутствия, она, конечно же, могла, или же просто уснуть в саду, или даже поискать в старом потайном месте ключ от входной двери — их дверь никогда не запиралась на два замка. Но она обнаружила, что идет над волнами, спокойно разбивающимися о берег, и теперь она знала, что делать.
Она шла все дальше по пустынной дороге к Ньюлину, по направлению к гавани и рыбному рынку, где уже были видны и слышны признаки деятельности. Если идти короткой дорогой, то теперь нужно было бы повернуть вглубь, как если идти на Сент-Джаст, затем свернуть налево на пересечении с дорогой на Лендс-Энд — дорожная сеть оставалась в ее сознании яркой как диаграмма из детского учебника. Но она знала, что должна пройти той же дорогой, которой шел он, и она пошла долгой дорогой по направлению к Санкриду, вверх по крутому склону к Полу и затем вглубь по узкой дорожке через Чинхол.
По мере того как дорога спускалась вниз в долину, над ней высились деревья — большие для этой местности — их ветви чернели на фоне звездного неба. Сначала она прошла мимо того места потому, что была слишком занята, восхищаясь ветвями и удивляясь тому, сколько можно увидеть в настоящей деревенской темноте, как только привыкнешь к ней. Она приспособилась к брюссельскому отсутствию ночи, в полном смысле этого слова, и забыла бархатистую добротность истинной тьмы и ее неожиданные оттенки. Она забыла, что лунный свет может отбрасывать тени.
Когда Морвенна добралась до крутого поворота на дороге, в который Спенсер вошел на такой скорости, что они чуть не перевернулись, она поняла, что проскочила нужное место. Она повернула назад. Все вокруг стало более узнаваемым, если идти в обратном направлении — дуб и старая бетонная лавка, на которой обычно оставляли бидоны из-под молока, чтобы потом забрать их. Она прикоснулась к дереву. Если бы у нее был фонарик, она знала, что увидела бы нахмуренное лицо, образованное узорами в коре. Она потрогала бетонную лавку. Потом села, а затем легла на бетон, как раз там, где он скончался, но, в отличие от него, скорчившись, чтобы согреться. Она уютно пристроила голову на сгибе руки и закрыла глаза.
Она глубоко дышала и сосредоточилась на тишине, которая, если вслушаться, никогда не была абсолютной. Она снова постаралась воспользоваться умением, которому научилась в детстве — представить где-то над собой свет, теплый, ароматный свет, подобно тому, который исходит от самых лучших свечей из пчелиного воска, только более пронизывающий и неотступный. Сначала она подержала в свете Роксану, представляя себе, что та успокоена, исцелена и утешена. Затем, впервые за многие годы, она осмелилась поставить в свет Петрока.
Что было намного сложнее. Давняя фраза если бы только скользнула в ее сознание, точно встревоженная мокрица, когда поднимаешь бревно. Если бы только я обращала больше внимания на то, что он говорил мне. Если бы только мы предложили подвезти его. Если бы только я поступала согласно своему возрасту, а не вела себя как глупая маленькая шлюха. А за всеми этими «Если бы только» вставали другие вопросы, на которые по-прежнему не было ответов. Правильно ли я поступила, свидетельствуя против них? Была ли это на самом деле честность, заставившая меня сказать «нет, он лжет, потому что я была там с ним, и да, мы были пьяны, и да, мы совершенно рехнулись нашими крошечными умишками…» Или это была просто мстительность, подстрекаемая стыдом?
Она вновь услышала убийственное высказывание Рейчел, отторжение, ядовитое краткое шипение в ее адрес на станционной платформе так, что никто другой не мог услышать или осудить ее.
А потом, как раз в то самое время, когда она была готова надломиться от напряжения, тепло охватило ее, пока она держала в нем Петрока, и убаюкало ее, и она тихонько уснула, даже не заметив этого, и видела во сне много такого, что слишком долго оставляла без внимания.
Ее разбудил пикап, пронесшийся мимо, из грузового отсека доносился собачий лай. Солнце встало, но не разбудило ее, потому что она так и спала, уткнувшись лицом в согнутую руку. Все у нее болело, и ее потрясло то, как ее всю перекорежило после того, как она немножко подвигалась. И все же, сев и болтая ногами, свисающими с подставки под бидоны, ногтями отчесывая волосы от лица, она чувствовала себя почти обновленной и явно в лучшем настроении, чем в течение многих недель до того.