Закоченев от холода, она поплыла назад к берегу и поспешила к своему полотенцу. Она недавно купила некий пляжный халат, синий махровый халат с объемным капюшоном. Она не могла смириться с тем, что пора перейти на крой купальника более подобающий почтенной женщине, но рождение четырех детей привело ее к осознанию того, что фигура приобретала все более отчетливую грушевидную форму, а на бедрах все более явно проступали вены. Ей нравились пляжные халаты, она чувствовала, что состарившись и полиняв, он будет выглядеть только лучше. Она предложила купить халат и Петроку, поскольку он будет защищать кожу мальчика, а сам он будет в нем очаровательно выглядеть, но Петрок отказался, потому что халат похож на девчачье платье.
Вероятно, он был прав. Ее беспокоило, что слишком много неправильной любви могло подтолкнуть мальчиков к гомосексуальности, но Джек заверил ее, что это находится полностью вне материнского контроля.
Она удобно устроилась на песке, прислонившись спиной к особо плоскому участку скалы. Лежать на этой стороне пляжа было довольно рискованно, потому что высоко над головой нависали большие камни, едва прикрытые торфом и сланцем, но именно здесь солнечный свет падал лучше всего и именно отсюда открывался самый лучший вид. Из сумки для пикника она извлекла альбом с пеналом и начала рисовать сводчатую арку, которую море выдолбило из скалы на теневой стороне пляжа.
Форма была интересной, но схватить ее только карандашом и несколькими цветными мелками было сложно, ведь свет и тень там сходились в крайностях. Но работа над плоскостями воды — совершенно неподвижный темный омут в песке под аркой и ослепительная синева открытого моря, испещренная кое-где белыми мазками, мелькавшая за пределами арки — натолкнула ее на идею картины или даже серии картин. Слои краски, самым точным образом незаметно переходящие от оттенка к оттенку, можно положить полосами, как в стопке блюдец из пирекса[10], на которую она как-то раз загляделась в больничной столовой.
Она бросила работать над эскизом и стала заполнять страницу за страницей набросками, подтянув колени и согнувшись над ними.
Погрузившись в работу, она едва замечала ход времени. Какие-то люди пришли на пляж с собакой и полезли в пещеры, громко разговаривая о птице, которая, как они считали, там гнездилась, а потом ушли. Петрок неслышно пошмыгал вокруг нее, взял бутерброды и пирог со свининой, помидоры и яблочный сок. В какой-то момент, когда она снова вернулась к созерцанию арки в скале — видя ее и в то же время не видя, пока в уме у нее образы уже складывались и менялись местами на холсте — в поле зрения вошел человек и отвлек ее. Он был точно сошедший с иллюстраций Мервина Пика — невероятно высокий, худой и старый, возможно, лет семидесяти. Она наблюдала за ним, пока он наполовину разделся, и, оставшись только в брюках цвета хаки, опрометью ринулся в мелководный прибой и также стремительно выскочил оттуда, подобно голенастой длинношеей птице, шлепая по воде и наклоняясь, чтобы поймать руками пену и смочить лицо, шею и, что самое странное, поясницу тоже. Она видела, что Петрок, дальше вверх по пляжу копаясь в нанесенной высоким приливом гальке, тоже наблюдал за человеком, и улыбнулась сыну. Затем они увидели, как мужчина, потоптавшись на своей футболке, отряхнул ноги насухо, оделся и снова ушел, карабкаясь вверх по валунам и глине с удивительной ловкостью. Его короткий визит продолжался шесть или семь минут, точно ускоренное воспроизведение записи детской радости посреди зрелого удовольствия долгой прогулки по вершине утеса.