Ее мгновенная оценка самой сути Гарфилда не стала менее сокрушительной, только потому, что выдана была любящим голосом.
— Мы вообще-то собирались еще подольше никому не говорить. Я не хотела огорчать Энтони своими новостями так скоро после Рейчел.
— Он будет на седьмом небе. Даже не сомневаюсь.
— Ну и хорошо.
Она снова рассмеялась, передав ему мимолетное представление о том, какую полноту чувств и удовлетворение ей принесет материнство. Он съел еще конфетку, а она снова от них отмахнулась, уже сейчас контролируя то, что будет есть бедняжка ребенок.
— А как у тебя дела? — спросила она. — Я хочу услышать все обо всех. Ты же не всерьез это об Оливере?
— Нет, нет. И рассказывать нечего, — сказал он. — Все чудесно, и продолжение истории будет чудесным, и Оливер прекрасный, да и я неплох.
Она согласилась со сказанным и налила ему еще одну чашку кофе. Когда Гарфилд и Энтони вернулись, Энтони был почти так же счастлив, как и будущая мать, а Гарфилд был невероятно благостен в своих попытках не выглядеть ужасно довольным собой. Хедли улыбнулся им всем и изобразил на своем лице зеркало, в котором отразилась именно та версия его самого, которая меньше всего расстроила бы их. Этому трюку он научился в детстве. В семье из убежденных правдолюбцев, чтобы все не рассыпалось, кто-то же должен был быть способен изредка солгать во спасение.
Тем вечером он усадил Энтони за компьютер с огромной коробкой бумаг Рейчел, в которых, по его разумению, могли найтись какие-то зацепки для его изысканий в семейной истории, а сам незаметно поднялся на ее чердак.
После визита стекольщика никто туда не заходил, но много чего нужно было сделать. Во многом помещение оставалось лучшей комнатой в доме, естественно, для того кто живет один, и она будет утрачена, если превратить ее в мрачный мавзолей. Вдохновленный некоей обнаруженной там тканью (она ему понравилось, хотя была совершенно непригодной для него и Оливера), он представил себе чердак прибранным, перекрашенным, устланным ковром и превращенным в восхитительную солнечную комнату, где Энтони смог бы и посидеть, и почитать, и подремать.
Ремонт в помещении был необходим. Конечно, что-то нужно было делать со смахивавшей на стремянку лестницей и с дурацким люком, совершенно не подходящими для пожилого человека, у которого в один прекрасный день ослабеют ноги. Нужна была нормальная лестница с перилами. Нужен был обогреватель для холодных месяцев. Невероятные наслоения краски, наляпанные, растоптанные или растекшиеся по полу и единственной стене без окон, были слишком толстыми, чтобы их можно было просто закрасить. Придется отжигать, а потом соскребать и шкурить. Доски пола, как он впервые заметил, были прекрасно широкими. Может быть, это даже были старинные доски, взятые с какого-нибудь потерпевшего крушение корабля, когда изначально возводили эту эксцентричную наблюдательную вышку. Их можно было заново отшкурить до чистоты и натереть воском, а потом он поищет несколько турецких или иранских ковров. Даже современные ковры быстро выгорят на солнце, удовлетворив требования хорошего вкуса.
Хедли притащил большую картонную коробку из запаса, собранного по супермаркетам для этой цели, несколько мешков для мусора и метлу. Не использованные до конца краски и кисти получше он сложил в коробку, чтобы взять в Лондон и добавить к собственным запасам. Остальное — изломанные кисти, покореженные тюбики из-под краски, ложки и мастихины, которыми она пользовалась так жестко, что все они погнулись и уже ни на что не годились — он сгреб в мешки для мусора. Он разобрал мольберт, который все равно был сломан ею, возможно, в последнюю ужасную ночь, и отнес его вниз по лестнице вместе с также сломанным стулом. Он выплеснул в окно воду из чайника и сунул его в мусор, туда же отправились коробка из-под печенья, измазанные краской чайные пакетики и грязноватые кусочки сахара. Сентиментальное чувство остановил его руку, готовую выбросить и поднос тоже, потому, что это был поднос, который для нее сделал Петрок, изучая плотницкое дело. Обильное использование растворителя и пчелиного воска могло бы спасти поднос, но вполне возможно, Энтони захочет сохранить его с брызгами краски в память о матери, а также и о сыне.
Наконец пространство было расчищено, и там стало относительно свободно. Он мог начать работу над массой шкафов и чуланчиков на задней стене меж дымоходами.
Пока он наводил порядок, между ним и Рейчел завязался своего рода мысленный диалог. Беспорядок был настолько же в ее характере, насколько он обладал стремлением избавляться от беспорядка. Он был очень аккуратным художником. Это стало внешним проявлением того, что всегда удерживало его работы в чисто декоративном секторе художественного спектра. Но как только он начал опорожнять шкафы, ее веский голос взял вверх, а его любезно хлопотливый был повергнут в молчание.