— Ну вот, — сказала Рейчел, завинчивания колпачок на ручке. — Я тут кое-что добавила.
Она протянула поздравительную открытку. Выглядела открытка почти такой же. По-прежнему абстрактная. По-прежнему оранжевая. Возможно, Рейчел не рисовала, а писала. Может быть, после слов «С любовью, Рейчел», она написала еще что-то, дополнительное послание о слезах и разочаровании. Может быть, она написала извинение? Морвенна заглянул внутрь.
Текст не изменился, но слева, на оборотной стороне оранжевой картинки, она что-то нарисовала. Рейчел могла рисовать, как Рольф Харрис. Это был один из ее темных секретов. Она могла рисовать взрослые рисунки и заполняла блокнот за блокнотом изысканно затушеванными рисунками карандашом или тушью, которые она обычно набрасывала, чтобы разогреться, прежде чем начать писать или когда ее просто поразило нечто встретившееся. Дети обожали ее комиксы. Они были хорошо прорисованы, но почему-то чрезвычайно смешны, особенно если не забывать о серьезности большинства работ Рейчел и о той демонической скорости, с которой она их выдавала.
Она в карикатурном виде изобразила маленький супермаркет, где они только что были. На картинке был узкий проход, с обеих сторон стеллажи, набитые всем, чем угодно — от коробок с печеньем до отбеливателя — только она еще добавила всякие забавные штучки, к примеру, крокодила и гроб. А еще там были бутылки виски, к которым она пририсовала болтающуюся табличку с надписью «БУХЛО!». И была там Морвенна, одетая точно в такую юбочку из шотландки и лучшую белую блузку, и черные туфли, в которых она была сегодня. И там была Рейчел, улыбающаяся так лучезарно и дико, что на зубах у нее ярко блестела звездочка. И на самом почетном месте там была Дама Барбара, укомплектованная высоким лбом, изборожденным глубокими морщинами, и сдвинутым на затылок платком. Она указывала на бутылку виски в корзине Морвенны, по всей видимости, предлагая взамен маленькую скульптуру. Внизу шла подпись. Она гласила ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЛИКОМУ.
Рисунок был удивительно забавным, и автопортрет Рейчел был лучше любых извинений. В конце концов, за что ей было извиняться? Она пожертвовала рабочим днем ради Морвенны. Они были на выставке, встретили знаменитую скульпторшу, ели рыбу и чипсы на берегу моря. С ними даже произошла смешная история, которую можно рассказать остальным. В некотором смысле год получился, несомненно, выдающимся.
— Спасибо, — сказала ей Морвенна. — Это гениально.
Она снова закрыла и открыла открытку, чтобы оценить ее заново. Рейчел притянула ее к себе и поцеловала в макушку.
— Девочка моя единственная, — сказала она, и завела машину, чтобы ехать домой.
Они проговорили всю дорогу, или, вернее, Рейчел задавала вопросы и вынуждала Морвенну рассказывать ей о разном. Она спрашивала ее о школе, и о том, кто друзья, какие предметы любимые, а какие самые нелюбимые, и что она хочет делать, когда вырастет. На что Морвенне пришлось ответить: «Я не знаю!», будто сам вопрос был глупым, в противном случае ей пришлось бы сказать, что я хочу быть в точности похожей на тебя, о чем она никогда не говорила вслух, и в чем было совершенно невозможно признаться. Это было странно. Рейчел задавала вопросы так, как будто они не виделись друг с другом каждый день, как если бы она была крестной матерью, приехавшей в гости, или кем-то в этом роде.
Когда на обратном пути через холм над Нанкледрой они снова остановились, чтобы поохать, любуясь видом с лучшей в Корнуолле придорожной стоянки, Морвенна поняла, что все это потому, что этот день в какой-то степени подарок не только для нее, но и для Рейчел тоже. Счастливый шанс в кои-то веки избежать необходимости делиться со всеми, а всем делиться с тобой, и мысль об этом наполнила ее каким-то привязчивым чувством, в чем-то схожим с тоской по дому, как запах слез, остающийся на лице, когда вы уже закончили плакать.
Они спустились по склону холма мимо нескольких первых домов, мимо дорожного знака на Полкингхорн, где Рейчел всегда смеялась и нараспев произносила это название низким медленным голосом, мимо череды бельевых веревок на задних дворах, о которых Гарфилд и Хедли всегда спорили, чего будет больше — трусов или лифчиков, и до самого пересечения с набережной. На дороге никого не было. Морвенна, как и все они, была обучена на перекрестках смотреть налево и повторять слева чисто, слева чисто до тех пор, пока можно безопасно выехать. Но Рейчел, не трогая машину с места, спросила: «Ты же не часто так плачешь — без особой причины — ведь правда?»