Ярослав Голованов
Заметки вашего современника
Том 1. 1953–1970
Возвращенец
«…возвратился, пространством и временем полный».
Факты, факты, факты! Даты, даты, даты! Имена, имена! Города! Страны! Тысячи имён, сотни городов и деревень.
Это ошеломляет. Завидую. Завидую поразительной отзывчивости, точности отклика, эху душевному…
Всё так. Но для меня лично важнее всего сам этот человек. Ведь всё крутится вокруг него самого — Ярослава Голованова. Самое главное — вовсе не тщеславие, которого почти нет (в конце и совсем нет), а честность летописца, ведущего свою летопись и не сробевшего её опубликовать, не побоявшегося признаться в грехах своих.
«Заметки» в газете («Комсомольская правда»), да ещё беспрерывно, в течение более двух лет — вещь абсолютно беспрецедентная. А сколько (и каких!) сердечных откликов!
Для современников — космонавтов, ракетчиков, атомщиков — тут целая энциклопедия. Да и другие современники скучать не будут. Историки тоже многое здесь отыщут (хотя и разногласия найдутся с общепринятым). Всё это я понимаю, но, простите, мне не это по-настоящему интересно. «Заметки» эти мне интересны прежде всего потому, что в них я наблюдаю эволюцию самого хроникёра, всей его жизни, взглядов, пристрастий. А ещё интересны они мне потому, что сам я вёл дневники, и как раз с 1953 года и до сегодняшнего дня. Глядеться в своё зеркало — одно, а в чужое — интереснее, пугливее, страшнее…
Сейчас я гляжусь в зеркало Ярослава Голованова. Поразительная честность. Дурака молодого в себе (а всё равно обаятельного!) не прячет. Сравните первые и последние страницы «Заметок». Какой естественный рост! Естественность эта определена, вероятно, генетически (предки, семья, непродажность, уважение к культуре). Он никогда не хотел быть политическим комментатором. Хотел и добился научной нейтральности, объективности. От политиканства убежал, спасся!
Потому — надолог, навсегдашен.
Прикоснулся он к ценностям нетленным, а ещё ухитрился соединить в себе по нынешним временам несоединимое, совершенно забытое — racio и художественность. «Пинежская тетрадь», например, просто классична. Влюблённость его во всех этих гениальных «рационалистов», «рассудочников», по-моему, не то что не уступает, а радостно соперничает с влюблённостью и в театр, и в живопись, и в кино — в искусство, в культуру.
Записки, дневники, письма играли ничем не заменимую роль в становлении русского самосознания в XIX веке, в начале XX. Какая это была школа чести, совести, достоинства, дисциплины! А потом, с октября 1917-го катком железным и раскалённым прокатились по этому самосознанию. Задавили. Выжгли. Да и то — не всё задавили, не всё выжгли. Смотри дневники и заметки М. М. Пришвина, К. И. Чуковского, В. И. Вернадского, П. А. Флоренского, Л. К. Чуковской, Н. Я. Мандельштам. Особая и вдохновляющая тема. Тайнопись эта не погибла. Взойдёт. Всходит…
Позвонил Голованову:
— А если в чём-то не соглашусь с тобой и даже буду очень против, как ты?
— Пиши, что думаешь.
— Так вот, мне кажется, что в твоих «Заметках» есть вещи, которые мы имеем право публиковать только тогда, когда помрём и персонажи наши помрут, а сейчас этого делать не стоит.
— Наверное, ты прав…
Ярослав вспоминал, что он просил, чтобы предисловие к его трёхтомнику написал Лев Разгон. Разгон однажды заметил:
— Ты думаешь, в твоих «Заметках» меня интересуют Ландау, Капица, Королёв? Нет. Больше всего меня интересуешь ты сам…
Я очень любил покойного Лёву Разгона. Горько, что мне выдалось написать это предисловие вместо него, но радостно, что в главном мы совпали.
Юрий Карякин
P.S. А как Лёлька (маленькая дочь Ярослава) чудесно вымолвила:
— По-моему, с Богом что-то напутали. Созидательное начало — женщина. Почему же Бог — мужского рода?!..
Вот богословам задачка!
От автора
Я — журналист. Почти полвека проработал в одной и той же газете — «Комсомольской правде». Сотни раз ниже моей фамилии значилось: «Ваш специальный корреспондент». Здесь уместнее — «Ваш современник»…
Затрудняюсь определить жанр того, что отдаю сегодня на ваш суд. Это не дневник — соседние записи могут отделять много дней. Наблюдения, замечания, размышления, воспоминания, оценки, фантазии, сны, пейзажи, цитаты, что-то подслушанное, подсмотренное, отрывки из никогда не написанного, занимательные факты, встречи с интересными людьми, наконец, сугубо личное, порой интимное — всё это, как лепестки с увядших цветов жизни, опадало и накапливалось в моих записных книжках почти полвека.