Врач Вадим Александрович сказал мне сегодня, что у мамы рак желудка в последней стадии и она умрет этим летом. Я ведь знал, что она вообще-то скоро умрёт, но от этих слов совершенно оцепенел. Страшно! Вдруг почувствовал себя маленьким и беззащитным. Только бы она не мучилась…
7.2.73
Начало бездарного фантастического рассказа: «Совсем незаметно подкралась старость… Подумать только, мне уже 305 лет, а как много ещё не сделано из задуманного…»
Поехал с сыновьями к маме. К бабушке своей они довольно равнодушны. Впрочем, как и она к ним.
Какая-то сука отвинтила на «Волге» задние красные фонари.
У этой записи занятное продолжение. Отвинчивали именно задние, именно красные фонари несколько раз. Потом их не отвинчивали, а просто били — рядом валялись крошки красной пластмассы. Я покупал всё новые и новые фонари всю зиму в гараже такси под мостом у гостиницы «Украина». Потом заявил в милицию. Милицию это тоже озадачило: почему бьют (раз бьют, продать их нельзя) именно красные фонари, которые стоят копейки и дефицитом не являются? Милиция признала своё бессилие решить эту загадку. Рядом с моим домом на Мосфильмовской улице находилось пожарное депо. В будке всегда сидел дежурный. Однажды, уже в начале весны, проходя мимо, я увидел, что этот пожарник опиливает напильником какую-то маленькую пластмассовую деталь. Меня мгновенно осенило! Машину я ставил в 20 м от дежурного. Ночью он колол фонари с моей «Волги» и, томясь бездельем, из осколков красной пластмассы делал наборные мундштуки и ручки ножей. Я подошёл к пожарнику со зверским выражением лица и сказал: «Если ты, сучонок, разобьёшь отныне хоть один фонарь, я не на «губу» тебя посажу, я тебя в тюрьму упрячу!»
Он молчал, открыв рот. С того дня фонари колоть перестали.
Часа в 2 ночи позвонил Кулиджанов и сказал, что он в полном восторге от моего текста.
В Литве — 25 тыс. пьяниц. Подумаешь, у нас где-нибудь в Шуе и то больше.
Чюрленис[110] — художник талантливый, с выдумкой, и колорист отменный, но рисунок у него совсем беспомощный, слабый. А рисунок в живописи всему голова.
Кулиджанов разбудил меня рано утром и пригласил на хаш в Дом кино. За столом — секретарь армянского ЦК, какой-то молчаливый мафиози из Баку, директор ресторана (ресторан в этот час закрыт) и ещё два нерусских товарища. Компания страннейшая. Никак не пойму, зачем я ему тут?
После всех обильных поеданий и возлияний, Кулиджанов приказал директору Дома кино беспрепятственно пускать меня на все закрытые и открытые мероприятия.
Вася[111] сидел в темноте в кладовке: тренировался на тот случай, если ему придется пересекать океан в трюме корабля.
Тарасевич[112] показал мне снимки своего нового фотоальбома о физиках и попросил написать текст к каждой его главе. Снимки замечательные, я согласился. К таким снимкам грех написать плохой текст.
Фотоальбом «Мы — физики» вышел в издательстве «Планета» в 1976 г.
Поскольку я свою работу сделал, и она принята, я сегодня на студии им. Горького робко поинтересовался, а нельзя ли получить аванс. И тут Кулиджанов сказал, что денег у него нет. Сценаристы Новогрудский и Зенин написали сценарий и дикторский текст. Сценарий сам Кулиджанов до основания перелопатил, а дикторский текст забраковал и после этого позвал меня. Но деньги эти сценаристы успели получить, и у Кулиджанова для меня никаких денег нет. Он предложил мне заплатить из своих личных потиражных после выхода фильма. Я отказался. Ах, как это всё некрасиво! Да если бы он просто бесплатно попросил ему помочь с этим фильмом, я бы ему, первому секретарю Союза кинематографистов, помог бы. Неужели он не понял, что я работаю с ним «за идею», а не за деньги?
Юра Артюхин[113] — космонавт уже другого поколения. У первых задание было: не сдрейфить, выдюжить, а этим уже что-то сделать надлежит. Юра окончил Академию Жуковского, оставлен при академии старшим инженером учебной лаборатории, через два года он старший инженер научно-исследовательской лаборатории, член совета ВНО[114], выступал на научно-технических конференциях, работал на кафедре приборов и автоматов, а потом уж с января 1963-го в отряде космонавтов.