С юных лет — красивый, высокий, рукастый, очень спортивный. В авиацию попал случайно, но быстро понял, что это — его дело. Научился летать очень быстро и летал действительно замечательно, умно, расчётливо, без бравады и лихачества. Звание «лётчика № 1» в авиакругах получил вполне заслуженно. Кроме того, по его словам, ему всегда везло в критических ситуациях и из рукописи видно, что это именно так. Я бы не назвал его очень скромным, но и нахалом не был. Но при этом такая глубокая внутренняя убеждённость в своём абсолютном умственном, физическом и профессиональном совершенстве, такая вера в уникальность своей личности, в правильность всего того, что он делает, что это просто поражает. Такие люди очень счастливы. Но каково их близким? Поговорить осторожно об этом с Ниной Георгиевной[295].
Приехали с Саней[296] в Боровск. Я понимаю, что наши традиционные уже с ним путешествия нужны ему, чтобы вырваться на несколько дней из плена быта, из плотных объятий зачастую неинтересной работы и с удовольствием пописать маслом на плейере. Он уходит на целый день и рисует. А мне эти путешествия нужны только для того, чтобы понять, какой он человек.
Боровск времен К. Э. Циолковского.
В Боровске у Циолковского был маленький круг, если не единомышленников, то людей, с которыми поговорить можно: Александр Александрович Толмачёв — смотритель Боровского училища, Евгений Сергеевич Еремеев, Сергей Евгеньевич Чертков, фабрикант Николай Поликарпович Глухарев, продолжатель династии учителей Иван Иванович Извеков. Биограф Циолковского Михаил Арлазоров в своей ЖеЗеэЛовской книге о них не пишет, а это очень важно. Мне кажется, в Боровске, на старте своих изысканий в области воздухоплавания, Циолковский был менее одиноким человеком, чем потом, когда он переехал в Калугу. Он был молод, полон сил и планов, только что женился. В Боровске Циолковский был другой, чем в Калуге. А у всех биографов он одинаковый.
В Боровске познакомился с директором Всероссийского НИИ физиологии и питания сельскохозяйственных животных Борисом Дмитриевичем Кальницким. Беседовали с ним, впрочем не столько о физиологии, сколько о проблемах финансирования научной работы. Понял, насколько ещё дик наш капитализм.
Протопопа Аввакума тщетно усмиряли в крохотной, не больше железнодорожного купе, келье Пафнутьев-Боровского монастыря в 1666 и 1667 годах. Первый раз продержали только 4 дня, второй — уже 7 месяцев. Поломать его, разумеется, и тут не могли.
Иеромонах Пафнутьев-Боровского монастыря воспроизвел на стенах расположение планет по Птолемею. И не в древности, а в 1824 году, когда Коперник был признан повсеместно. Видно Птолемей был ему всё-таки ближе, родней…
Верея. Этот город освободил от солдат Наполеона славный генерал Иван Семёнович Дорохов. В Верее ему поставили памятник. Коммунисты памятник сломали, но пьедестал оставили. На него взгромоздили трубу, а на трубе поставили голову Карла Маркса. Потом убрали Маркса и опять поставили Дорохова. Легко было бы причислить всю эту суету к тривиальному советскому головотяпству. Нет, это не головотяпство, а традиция! На Руси боролись с памятниками всегда и везде, начиная от идолов язычников, кончая «железным Феликсом» на Лубянке. Интересное исследование можно провести!
Лёлька в Доме творчества каталась на перилах лестницы, упала, разбила лицо, рассекла подбородок, разорвала губу, выбила зубы. Вся мордашка залита кровью, Татьяна Ивановна старается умыть её, а она кричит кровавым ртом:
— Папочка! Ну сделай же что-нибудь!!
Третий день этот крик в моих ушах. Господи, как же страшно иметь детей!
Когда я смотрю в «ящике» на депутатов нашей Думы, когда слушаю их речи, то понимаю, что они — ничем не хуже парламентариев других стран, где большинство составляют негодяи. Смотрю на них и думаю: что же заставляет их так яростно бороться за думские кресла, так прилюдно вываливаться в политической грязи, и снова, снова вспоминаю вещие слова Наполеона о том, что есть только две силы, которые движут людьми: личная выгода и страх.
Думцы страха не имут. Уволить их президент или премьер не могут. Избиратели отозвать их не могут, потому что 99 % избирателей вообще не помнят, за кого они голосовали. И посадить их даже за явное воровство невозможно: они неприкосновенны. Всегда думал: вот мы выбираем в депутаты лучших из лучших, честнейших из честных, не бандитов, не воров, — почему же они так пекутся о своей юридической неприкосновенности?! Почему голосуют против, когда её пытаются ликвидировать? Вот мне не нужна никакая неприкосновенность, а им зачем, если они живут по закону?