Сегодня смотрел с Лёлькой программу «Поле чудес» и ещё раз убедился, как обаятелен Якубович, как он умеет всё происходящее превращать в праздник. Лёня, привет тебе!
1.4.00
Сегодня весна пошла в атаку и уничтожила почти весь снег.
11.4.00
Собаки когда лают, разговаривают или ругаются? Мне кажется, всё-таки ругаются.
Зачем я с идиотской старательностью всякое утро отмечаю в телевизионной программке, что было бы неплохо посмотреть по ТВ, если всякую ночь обнаруживаю, что всего этого я не смотрел?
Игорёк[355] заболел. То ли после микроинсульта, то ли после гриппа у него двоится в глазах, по улице ходить не может. Мы сидели с ним — два седеньких, тёртых временем старичка — и вспоминали молодость…
— А помнишь, как девчонки в Гурзуфе, которые нам отказали во взаимности, были наказаны? Мы тогда по всему Гурзуфу расклеили объявления: «Домашние обеды по сходной цене». И указали их адрес. В единственном тогда в Гурзуфе ресторане стояли огромные очереди. По адресу пришли толпы людей, и квартирная хозяйка выгнала этих девчонок…
— А помнишь, как мы спёрли в том же ресторане доску объявлений и повесили на нём бумажку: «Ввиду проводящихся на море спецработ, купание на Чеховском пляже опасно!» Дело в том, что на наш любимый Чеховский пляж стало приходить уж больно много народа, а нам хотелось уединения. В Гурзуфе начались пересуды: «Наверное, эскадра пойдёт и купающихся может разбить о скалы»… А потом на наше счастье ты ухитрился именно на Чеховском пляже вытащить из моря ржавую немецкую каску, и, непонятно почему, именно эта каска стала неким символом опасности. В таинственные «спецработы» все поверили. И мы наслаждались одиночеством… А знаешь, Игорёк, ведь этот крохотный пляжик, едва ли не самое моё любимое место на всём земном шаре…
— А помнишь третье и последнее наше объявление? В нём говорилось, что Ялтинская киностудия будет проводить в Гурзуфе съёмки фильма «Сердце друга» по повести Эммануила Казакевича (действительно, была у него такая повесть!) и все, кто хочет участвовать в массовке, должны прийти с паспортом к сельсовету в 8 часов утра. Часам к 10 у сельсовета собралась огромная толпа. Мы ходили среди этой толпы и спрашивали:
— Ну зачем же вы так хорошо оделись? «Сердце друга» — это ведь повесть военных лет… Не слышали, вышел уже катер из Ялты?.. Никогда софиты и другую аппаратуру по морю не повезут! Надо ждать автобуса…
Ты уже собирался провести перепись по паспортам, чтобы завтра утром вывесить список самых легковерных, жадных (за массовку деньги платили) и жаждущих славы (кино!) жителей Гурзуфа, но я тебя отговорил: вот тогда нас точно бы побили…
Вот так мы сидели и вспоминали свои молодые гурзуфские дни, — два больных и слабых старичка. Через два дня Игорь должен был лететь в Израиль, чтобы сыграть Гаева в «Вишнёвом саде» и он боялся, что он заблудится на сцене…
Трудно описать то чувство тоски, когда я уходил от него…
Всё обошлось, Игорь улетел и даже сыграл один спектакль. А вернувшись в Москву постепенно стал выздоравливать.
Две большие потери. Умер Олег Ефремов, умерла целая эпоха нашего театра. Что помню я о нём? Прежде всего, помню его голос. Помню, как он замечательно улыбался. И спектакли, поставленные им, тоже помню. Незадолго перед смертью Олег приезжал в Переделкино к Мише Рощину. Сидел в его крохотной комнатушке, задыхался, но всё равно курил много. Потом вспомнил, что в Новом Переделкино есть «Стейк хауз», где он уже бывал и где ему понравилось, и предложил туда съездить. Они взяли с собой Шатрова и поехали. Девчонки-подавальщицы и с кухни узнали Олега, он раздавал автографы…
Друзьями мы с ним не были, но знали друг друга с 1953 или 1954 года. Я был единственным неактёром, который присутствовал при рождении Театра «Современник», когда Олег после спектакля в Центральном детском театре (там он тогда работал), приезжал на кухню к Гале Волчек на Большую Полянку, где его ждали Кваша, Табаков, Евстигнеев…
В юные наши годы, когда Ефремов репетировал «Вечно живых» Розова, с чего, собственно, и начался «Современник», ребята работали по ночам после занятий в Школе-студии МХАТа, иногда до 3–4 часов утра. Игорёк[356] рассказывал, как однажды Ефремов гонял их всю ночь, повторяя раз за разом одну и ту же сцену. Они вконец измотались, Кваша подошёл к Ефремову и сказал: