Пока Владимир улаживал вопросы проживания и делал «чек-аут», как он выразился, не выпуская при этом кота из своих рук, Катерина практически упала в мои объятия, но не от обморока, а от переполнявших чувств, какими она мечтала со мною поделиться.
Я просто умирала от любопытства, особенно после фразы:
– Моя жизнь перевернулась! – я ахнула, представляя себе все ужасы сразу. Но лицо Кати не выражало, что она беременна от насильника и должна миллионный кредит, потому что попала в секту. – Это ж вы толкнули меня в его объятия…
Я настоятельно и умоляюще попросила ее прийти во внеурочное время или хоть ко мне домой или в ближайшее кафе, чтоб она удовлетворила мои изыскания, которые сами стали переваливать через край, и мои щеки, и так спелые, как зимние яблоки от природы, зарделись еще сильнее.
– Катя, – протянула мне руку хозяйка Кузи, настаивая на дружеском наречии.
– Майя, – пожала я руку счастливой женщине, от которой мечтала заразиться таким же счастьем.
– Попробую выскользнуть на полчаса сегодня.
– Звони!
Катя позвонила уже к вечеру, и я стрелой полетела в одно из самых уютных кафе нашего городка, словно на свидание. Уж очень необычной должна была приключиться история с хозяйкой Кузи, чтобы за две недели перевернуть всю ее жизнь. Мне, как свидетелю и зачинщику происшествия, стало интересно, как же это произошло.
– Ну ты же сама мне и сказала, – тут же начала Катя рассказывать, и создавалось ощущение, что мы знакомы вечность. Невозможно было не симпатизировать этой девушке с шоколадными волосами и в пальто из валенок цвета фисташек, июньских или июньских – нам, жителям средней полосы Евразии, неизвестно.
– Я просто сказала, что…– хотела оправдаться я.
– Что Бог мне подарил уникальную возможность чувствовать эту жизнь, этих людей, – она огляделась на другие столики, за которыми сидели такие же, как и мы, счастливые люди. Создавалось такое ощущение, что сегодня весь город справлял какой-то праздник счастья. Или просто мы смотрели на этот мир через призму волшебства и праздника?
– Все вокруг через мое пятое или уж, не знаю, шестое или седьмое чувство. Я не могла отделаться от этой мысли и всю дорогу в Москву думала об этом. Что старалась всегда использовать это качество только в деле виноделия. Но ведь оно прорывалось постоянно в мою жизнь, а я, глупенькая, его стеснялась, побаивалась и даже ненавидела. Ведь скольких хороших людей мне пришлось отправить в игнор только потому, что они пахли нечистыми носками, соевыми сосисками, немытым подъездом. – Она задумалась, по-видимому, вспоминая эти эпизоды.
– Но только не в тот день. Приехав в Москву, я решила начать все с чистого листа, постаралась увидеть окружающее через те образы, что открывает мне эта уникальная возможность.
Приезжаю на выставку, а там миллионы людей, миллионы запахов, и вдруг среди всего этого миллионного… я стала ощущать…
– Зеленый горошек? – хотела пошутить я.
– Точно! Июньский зеленый горошек… Я бегала от стенда к стенду, работала, выполняла какие-то обязанности, но все это стало фоном, потому что июнь, Массандра, черное море, небо, мой родной край, куда бы я мечтала вернуться… он ожил прямо там на выставке. Ожил и заблагоухал. Я видела, как стенды прорастают ярко-зелеными стеблями, как линолеум зарастает газоном, как среди тысяч голосов становятся слышны голоса чаек. Безжизненные лампы засветили утренним морским солнцем.
В общем, это было какое-то наваждение… И среди всех этих галлюцинаций сначала тонким-претонким шлейфом, – она прикрыла глаза, и шоколадные ресницы заморгали, – а потом ощутимой волной, которая превращалась в видимую дорожку, усыпанную горошком, в конце концов, приведшую меня к … – она внезапно открыла глаза, – к Владимиру Александровичу, директору нашего завода в Крыму.
Я даже отпрянула, представив себе эту картинку. Как Катя с закрытыми глазами шастала по выставке, словно сомнамбула, в конце концов наткнувшись на начальство. На три головы выше и в плечах два раза шире.
– Мы проработали вместе два года, виделись довольно часто, он ведь приезжал в наш филиал, куда меня послали на освоение растущего рынка. И никогда-никогда не пах зеленым горошком, – заверила меня Катя. А я ей верила. Пахнуть провансалем и оливье Владимир, забыла, как его по батюшке, в шикарном своем пиджаке никак не мог. Это было очевидно.