– Вы мне не расскажите, что тут происходит? Чего все хотят от Бориса Ивановича? Почему он молчит, в конце-то концов?!
– Ты, конечно, ничего не понимаешь в нашей системе правосудия, – покачал головой верховный волхв Валаама. Нитка лопнула, бусины одна за другой посыпались в травку. – Но поверь мне на слово, не менее, чем через час волхв Борилий расстанется с жизнью…
– Вы что, с ума тут все посходили? – ахнул сзади меня друид Макс. – За что?
– Волхв Борилий сознался в том, что по его халатности убили простого человека Всеволода, пострадавшего в результате преступной деятельности некроманта Ромуальда, – охотно посвятил нас в тонкости местной системы правосудия подкравшийся сзади Велимир. – А, во-вторых, он тем самым убил по неосторожности некроманта Мыколу, и тем самым вторично преступил закон, и…
– Я надеюсь, это все же шутка, Велимир? – ледяным тоном осведомился металлист.
Где-то эти двое пресекались еще до нашего визита на Валаам…
– Поздравляю, Борилий, – мерзко захихикал Велимир. – Мало того, что твои сотрудники подвели тебя под монастырь, так они еще и тугодумы. Все, как один! Даже, – презрительно скривил губы он, – перебежчики!
– Оставь моих сотрудников в покое, Велимир, – спокойно ответил Борис Иванович. – Я виноват, и я понесу наказание. А смеяться над тем, что люди чего-то не понимают в силу своей непричастности к этому миру, и вовсе не-ди-пло-ма-тич-но, – насмешливо добавил волхв. – Что-то ты совсем вышел из привычного тебе образа, Велимир!
Но глаза у него были цвета жухлой травы, и, казалось, из них уже ушла вся жизнь. Видно было, что Борис Иванович уже попрощался с этим миром. Очень спокойно и, я бы даже сказала, безучастно, мое ехидное (прежде!) начальство попросило старшего друида заменить его на посту Начальника Заповедника. А потом, не обращая ни малейшего внимания на бурную отрицательную реакцию со стороны деда Макса, объяснило нам, что когда-то, давным-давно, когда еще не было никакого судейства, и люди мстили друг другу по принципу «око за око, зуб за зуб», собрались восемь великих волхвов, и создали «Книгу Правосудия». Тогда это был поистине огромный шаг вперед – по сравнению с отсутствием прежде какой бы то ни было системы.
В книгу вошли основные законы, перечень преступлений и наказаний за оные, сроки действия наказаний, послабления, и многое-многое другое. Хитрая книга магическим образом пропечатывала имена преступников, и с ее помощью человек, облеченный властью, мог легко и просто творить справедливый суд – самые могучие волхвы, подпадая под статью, становились беспомощными, как новорожденный младенец. Единственное, что у них оставалось – природное достоинство, с которым они имели право понести заслуженную кару. Потому что древние считали, что не так важно, как человек прожил жизнь, но гораздо важнее то, как он умер. Такое вот милосердие.
На протяжении всего времени с момента создания книги, за ней охотились, хотели ее сжечь, прибрать к рукам, изменить. Но все это было без толку – книга как будто жила своей отдельной жизнью, попадала в нужное время в нужные (с точки зрения ее сохранности) руки. Такая вот история.
– Так он же никакой не судья? Он же обычный некромант!
– Он возглавлял комиссию по делам незаконного переселения душ некромантов, – тихо возразил волхв Терентий. – К сожалению, он имеет право судить.
Вот кого я терпеть не могу, так это людей, ведущих себя подобно овцам на заклании! Будь они хоть трижды волхвы! Путь даже верховные! Как его там, это излюбленное слово американского кинематографа? Ну же, память несговорчивая, ну же… О!
– Я протестую!! – Что есть мочи заорала я, разыскивая взглядом новоявленного судью. – У меня есть доказательства непричастности волхва Борилия к убийству Всеволода. Это не он. Он не знал о том, что мы…
– Отправились громить новосибирское отделение? – ехидно осведомился Велимир.
Некромант потряс фолиантом над головой, и вся толпа замолкла, как по мановению волшебной палочки.
– Уважаемые земляне! – повел речь обличенный властью «правосудия» Велимир. – Как вы знаете, мы собрались сегодня здесь, на древней поляне Справедливого Судейства…
Кругом были лица – гневные, покорные, торжествующие… И все они смотрели на мое начальства как на дело прошлое. И лишь трое из всего собрания – металлист, старый друид, да я – то ли отказывались верить в происходящее, то ли просто ожидали чуда.
– … милосердие наше безгранично, и мы позволим сотрудникам волхва Борилия защитить честь, а возможно, и жизнь своего начальника. Кто из вас – обратился к нам Велимир, выступит на стороне осужденного?
Не сговариваясь, мы все втроем разом шагнули вперед.
– Потрясающее единодушие, – недобро улыбнулся волхв. – Но, поскольку именно за мной остается право выбора в случае наличия более одного защитника, то я выбираю… – он выдержал театральную паузу, всем своим видом демонстрируя великодушие, – ее!
– Я протестую! – выступил еще на шаг вперед металлист.
– Протест отклонен, – будничным голосом возразил обвинитель. – Ты и так будешь наказан. Она умрет, твой новый начальник – тоже. И тебе, предателю, некуда будет пода…
– Довольно! – выступил вперед Борис Иванович. – Кончай ломать комедию, Велимир!
– Слушаюсь. Убийца! – с ненавистью посмотрел на волхва некромант.
Велимир воздел фолиант над головой, и всех Заповедных как ветром сдуло в ряды зрителей. Зато меня вытолкнуло на середину.
«Лучше бы я стала мышью», – малодушно подумала я.
***
А больше я не успела подумать ничего, но рефлексы сработали, и я установила антинекромантскую защиту. А в следующий момент поняла, что она мне, увы, не поможет. Потому что на меня обрушилась сила совсем иного характера. Сила вины за проступки, которые я когда-либо совершала в своей жизни. Она буквально сбила меня с ног – позже ребята рассказывали, что я упала на землю, и они подумали, что это все, конец. У меня как будто сдернуло предохранитель с длинной памяти, и она начала показывать мне картины моего бытия чуть ли не самого рождения. Я сгорала со стыда. За все – за то, что доставляла столько хлопот издерганным родителям – ведь им приходилось слушать мои вопли и менять пеленки! За то, что испугала до смерти бабушку, когда в восемь лет выпрыгнула со второго этажа. За то, что не ела суп, заботливо приготовленный ей же. За двойки в школе, за отказ от любого послушания…