– «Иваси», 1996 год, по случаю Дня Физика, – с сомнением посмотрела я на босса.
Знает ли? О «Матрице», вон, и слыхом не слыхивал.
Но он знал.
– Подойдет! – окончательно просветлело лицом начальство. – Если я не ошибаюсь, их записями в советские времена врачи людей как раз из депрессий выводили. Макс, звуком разуважишь? Старший друид кивнул…
Вскоре с необъятного дерева зазвучали «Иваси». Зазвучали, и тут же смолкли в преддверии действа. Мы с начальником Заповедника подсели к Мане, положили ладони на «шкуру» удивительной многоножки. Только теперь я поняла, что вовсе не шерсть и не чешуя покрывала достойную нашу Маню. А практически невесомая рыжая сосновая кора. Вокруг кольцом выстроились друиды, навострили посохи.
– Готова? Начали!
Я провалилась в воспоминания.
Первый курс. Весна. Май. День Физика, толпы пока еще трезвых собратьев по факультету. Пивной забег вокруг памятника Михайло Васильевичу. Флаг физфака – восклицательный знак под корнем – над крышей химфака, и восторженные вопли собратьев по разуму по этому поводу. Холодрыга страшная, несмотря на май месяц. Ветер. На мне новая куртка – три месяца копила! И я сама, влюбленная, неуверенная, то ли пригласить Его на концерт, то ли нет – он как-то обмолвился, что бардов не уважает.
И второй билет в кармане, купленный на последние деньги. Я тогда его все же не пригласила. Не решилась. Но, если честно, это было неважно – любовь, она же в сердце живет, внутри, а не вовне!
Я почувствовала, как Борис Иванович сжал мою ладонь – не отвлекайся, мол, на глупые рассуждения.
Едем дальше. Итак, концерт. Толпы людей перед первым гуманитарным корпусом. Физики и лирики, в одном месте.
«Есть билетик?» – то и дело раздаются вопросы.
Осчастливленная внезапным и бесплатным вожделенным прямоугольником бумаги девчонка-физичка. Танька. И, наконец, полный зал народа. И я, сомневаюсь, права ли, что не пригласила…
…Но рядом сияет все еще не верящая в удачу новообретенная подруга, и сердце переполняется любовью и благодарностью ко всему сущему. На сцене появляются они. Один, почти лысый и второй, небольшого росточка. С гитарами наперевес. Зал взрывается овациями и затихает. Первые шутки, приветствия, аккорды. Концерт. И постепенно разогревающаяся толпа.
Физики и лирики, качаясь, представляют собой одно целое.
Между людьми, еще совсем недавно разобщенными, стираются границы.
Куда не бросишь взгляд, везде вдохновенные лица. Вот вспыхнули первые зажигалки. Меня несет куда-то, я растворяюсь в толпе себе подобных, я люблю! Всем сердцем, всех и каждого! Я и есть любовь…
«Иваси» тем временем поют последнюю песню.
И все поют вместе с исполнителями. Кто как может, в меру вокальных способностей. И я тоже – мне все равно, кто и как меня оценит. По-моему, друиды тоже поют. Я успокаиваюсь. Все и впрямь будет хорошо. Потом вздрагиваю и открываю глаза. И бессмысленно улыбаюсь. Передо мной огромная кошачья голова с бездонными глазами цвета хвои. Живыми и вполне себе вдохновенными. Получилось!
Надо ли говорить, что с Маней после этого случая мы накрепко подружились?
А сосняк друиды восстановили всего за несколько дней.
Между тем пришел декабрь-месяц, а с ним и зима. У ворот теперь стояли стражи-воины. Огромные, закованные в броню, неподвижные. До поры – до времени. Мне Борис Иванович объяснял их принцип действия, но я только поняла, что они не живые, и что им ни мороз, ни жара, ни маги-самородки – не помеха. А еще почувствовала, что начальство не очень-то одобряло этих киборгов. В чем была причина его недовольства, он мне не стал докладывать, сослался на мое негативное отношение к «политике». Стрелки перевел, короче.
Земля покрылась снегом, день стал совсем коротким. Мой трудовой (и выходной) день начинался с пробежки. Каждое утро, практически в любую погоду, я мчалась по тропинке, в лес, где ждала меня Маня. У нас образовался забавный симбиоз. Многоножка утрамбовывала мне снег, а потом, свернувшись кренделем, смотрела, как я тренируюсь. Нередко она провожала меня обратно. Нам было хорошо вместе – я и раньше была неравнодушна к хвойным, а уж после пережитого и Маня меня полюбила. Она вообще изменилась – стала душевнее, что ли? Раньше была полено-поленом, а теперь все больше на человека смахивала.
Помню, как-то раз я заболела, и отлеживалась в своей избушке. Хворь была из тех, которые лечи – не лечи, а дня три проваляешься. Я вообще подозревала, что это организм просто требовал отдыха от всех и вся. Поэтому и от лазарета открестилась – старший друид лишь понимающе усмехнулся.
В лес я, разумеется, не смогла прибегать. Так Мане и ключ-пароль оказался не помеха. Она отделилась от ближайшей к избушки сосны, и заглянула в окно. Меня от неожиданности чуть было Кондратий не хватил! И я могу поклясться – киса это заметила, и осталась довольна. Я доковыляла до двери, открыла, и многоножка, уменьшившаяся в размерах до метровой котяры, проскользнула внутрь. Нагло разлеглась на пушистом ковре, и, жмурясь, уставилась на каминное пламя. Так нас и застала делегация, пришедшая навестить болезную – Борис Иванович, дед Макс и Антон. Маня немедленно получила нагоняй за то, что оставила свой пост, но с места не сдвинулась.
Впрочем, ее никто не собирался прогонять. Друид Макс только покачал головой, и, усевшись на сотворенный тут же пенек, принялся что-то мастерить.