Катрин Колом
Замки детства
Перевод осуществлен при финансовой поддержке культурного фонда Pro Helvetia (Швейцария)
fondation suisse pour la culture
prshelvetia
© С. et D. Reymond, Prilly / Suisse
© Ирина Мельникова, перевод, примечания, 2011
© ООО «Мировая культура», 2011
В переводе, насколько это было возможно, сохранены пунтакционные особенности оригинала
Катрин Колом
Замки детства
I.
Женни уронила пяльцы, за которыми вышивала мелким крестиком две светло-зеленые елочки, розового китайского дракона, алфавит и циферку своих нежных лет; пожаловалась на сильную головную боль. Гонец помчался во весь опор, заблудился в незнакомом месте, остановился спросить дорогу у старого Бембе, работавшего на винограднике под Капитом, и вскоре уже стучал в дверь доктора. «Откройте, откройте, ваша дочь заболела». Мать сняла домашнюю шаль, ночную рубашку, войлочные туфли, чепец, натянула нижнюю юбку, верхнюю юбку, черную кофту, уличную накидку, дрожащими пальцами приколола к блузке плетеную волосяную брошь. Бембе, слуга, зевал на козлах желтой повозки, прикрывая рот рукояткой кнута, и, на миг запрокинув голову, встретился взглядом со звездами. Свинцовое озеро{1} катило волны вдоль берега, где шла дорога; страдавший бессонницей мельник из Верне высунулся из окна прямо в ночном колпаке, ладонью закрывая от ветра свечу. Но пока доехали, пока стучали в ворота монастыря и трясли колокольчик, Женни умерла. Позже, другая мать вернется на ночном поезде из Германии с дурной, страшной вестью. На вокзале она долго стучала к извозчикам. Теплое озеро катило волны вдоль берега. У темного дома она вышла из повозки и чувствует, что ступает по цветам: порог усыпан белыми розами, упавшими накануне с гроба юной покойницы. Много еще матерей и сестер опоздали к изголовью любимых. Один инженер осознал, наконец, необходимость новых быстрых средств передвижения; это был брат пастора, жегшего сухие ветки малинника во время катехизиса. «Вот, — пастор с шумом захлопывал дверцу печки и поправлял съехавший на лысой голове шотландский колпак, — вот, возгорелся пламень. Ну-ка, ты! — кричал он страшным голосом, — кто создал мир?», дрова, которые давала община, пастор приберегал для себя; его младший брат, инженер, пригласивший сестру и Эмили Фево погостить в деревне у тетушки, обладательницы бесчисленного количества брошей, изящную парочку голубков пожаловала королева Виктория, сконструировал машину, тянувшую за собой нечто похожее на омнибус, усадил дам в повозку с деревянными колесами, с горем пополам довез до Дивона и там угощал шоколадным муссом и фруктами. Эмили Фево была тогда в сером платье в тонкую красную полоску с мелким зеленым узором, узкие манжеты рукавов жиго стягивали белую руку, никогда не знавшую солнца. На праздничный ужин в честь крестин она надела то же платье и завила надо лбом ужасные черные кудряшки. Гордячка Эмили в одиночестве прогуливалась по третьей террасе, подол серой юбки сметал маленьких черных в белую крапинку улиток; поднимая глаза, она видела гостей, стоявших на первой террасе и коленями упиравшихся в низкие перила: красавца Адольфа, пастора в шотландском колпаке, Вальтера Анженеза, заключившего такой странный брак; огромные фигуры закрывали собою дом и, если смотреть снизу, казалось, подпирали крышу. Сборище деревенщин, подумала Эмили, дочь фабриканта. С раскидистого клена облетали, кружась словно пропеллеры, семена; воздух замер, на газоне цвели сентябрьские розы, солнечные лучи первый раз в году задержались на сочных листьях барвинка. Сквозь освещенные светом деревья виднелись могилы и надгробный памятник Ларошей, сохранивших верность деревенскому кладбищу, хотя уж они-то могли занять лучшее место на городском возле римской купальни. Давно Анженеза породнились с Ларошами; один из Ларошей, судебный исполнитель, около 1840‑го года женился на некой Софии Анженеза, старше его на пятнадцать лет, которая в своей спальне выращивала крольчат, укутывая их в шерстяные полосы щетки для пола, во Франции такие щетки называют «волчьими головами», а у нас «пучками перьев». Застывшее квадратное бледное лицо и седые букли Софи мелькали в черных проемах окон городского дома на Гранд-рю; ее внучатый племянник Джемс{2}, женившись на Годанс де Зеевис, намеревался купить Энтремон; другой, Луи, приценивался к Грас, хоть и не получил большого приданого за женевской женушкой; у нее была левая грудь заметно выше правой и лорнет, пристегнутый к корсажу бриллиантовой брошью, доставшейся от дяди-банкира, который раздосадованный свадьбой племянницы с Луи завещал почти все свое состояние детям-сиротам из приозерной общины. Софи Анженеза-Ларош гуляла исключительно по ночам; уходила через поля, пробираясь окольными путями туда, где вдоль печального кладбища, заложенного на месте древней крепости, росли сады Гранд-рю; мертвецов там теснят медленно перекатывающиеся в недрах земли камни римской эпохи и тревожит железный лязг поездов, приближающихся к городу. У Софи Ларош еще даже не было детей, а все Анженеза хвастались прямым родством с ней. Теперь широкие черные платья свободно болтались на мадам Анженеза-матери, превратившейся в вешалку для одежды, как порой случается со старыми женщинами, «мой кузен», — обратилась она к Джемсу Ларошу, который, здороваясь, подгибал мизинец к ладони. Презрение или ревматизм? Никто в городе не знал, да и не узнал, прижимал ли он мизинец, целуя руку королевы. «Боюсь не успеть, — прошептал он в конце концерта Эстелль, вынимая часы, как белый кролик, и устремляя к циферблату складки наморщенного лба и взгляд антрацитовых глаз; о! о! опаздываю; ухожу, прибавил он чуть громче и начал карабкаться через синдика, высоченного и толстого как гора, — я-должен-поцеловать-руку-королеве». Королева смотрела на Джемса, стоявшего на перроне в бежевом с узкими отворотами пальто и котелке, одновременно похожем на колокол и дыню; дородная и суровая, в белых меховых боа, разглядывала его сквозь лорнет, подвешенный на цепочке из ляпис-лазури. Джемс осторожно целовал крупное королевское запястье, пахнувшее углем и одеколоном; но он всегда поджимал мизинец, когда протягивал, впрочем, тут же отдергивая, руку мадам Анженеза. Сорок лет назад Софи, — длинные кудри под соломенной итальянской шляпкой, — приехала сюда в дилижансе; остановилась в Цвайзиммене полюбоваться зарей, занимавшейся над горами, и увидела мареновый султан охотника, скакавшего мимо на белом коне, пойманном в поле после того, как прошли Бурбаки